Дело в том, что эстонец Тойво Круус не был националистом. Он искренне считал, что славяне вообще – а их насчитывалось в стране не менее трети от всего населения – и русские в частности такие же полноправные члены их небольшого государства, как и эстонцы. Поэтому в его публикациях всегда присутствовал дух национальной терпимости и толерантности. Он выступал за придание русскому языку статуса второго государственного, за запрет какой-либо дискриминации при приеме на работу, на выборах – вообще против любого ущемления в правах неэстонского населения.
Особенно громкий общественный резонанс получили его статьи против переноса памятника русским воинам-освободителям в Таллине. Он сам был участником горячих митингов той поры и приобрел множество искренних друзей. И столько же заклятых врагов. Число и тех и других еще увеличилось после серии репортажей Крууса о ничем не оправданном увеличении американского присутствия в стране.
Материалы молодого журналиста с удовольствием перепечатывали некоторые крупные столичные журналы, как, например, «Таллин», в то же время сам он получал по почте записки с угрозами как «продавшийся оккупантам писака»! Тойво не примыкал открыто ни к одной из сторон. Он оставался по возможности честным, порядочным и свободным.
Так что неудивительно, что русский искал в редакции именно его.
– Послушай, он ведь и сегодня с утра пришел. – Финч посмотрел на часы. – Наверно, до сих пор в холле на диванчике сидит. Только…
Толстяк неуверенно помялся. Он старался не лезть «в политику», быть нейтральным, но такое очень плохо удавалось в атмосфере верноподданнических настроений ведущей столичной газеты. Приходилось мимикрировать. Но добрые товарищеские чувства к своему университетскому однокашнику Тойво он сохранил.
– …Только… ты как-нибудь выведи его от нас, – Финч сделал характерный жест рукой, – незаметно. Поговорите где-нибудь в кафе. Здесь у тебя это вряд ли получится.
Круус невесело усмехнулся и похлопал друга по плечу:
– Ладно, господин заместитель руководителя отдела, ни демаршей, ни провокаций с моей стороны ты можешь не опасаться. Избавлю тебя от сомнительного гостя. Но сначала все равно забегу в кассу!
Быстро закончив свои несложные финансовые дела, Тойво действительно нашел мужчину в холле редакции. Тот скромно и незаметно сидел на диване в дальнем углу. Было ему на вид лет шестьдесят. Темно-синий кримпленовый костюм без единой складочки, ослепительной белизны нейлоновая рубашка и узкий, с маленьким узлом галстук в цвет костюма были очень модными в 70-х годах прошлого столетия, а сейчас убедительно свидетельствовали о немолодом возрасте, аккуратности, педантичности и… бедности их обладателя. Тойво был готов побиться об заклад, что мужчина – бывший военный.
Так и оказалось. О себе Юрий Петрович Сычев поведал очень коротко, несколькими рублеными фразами, и то по настоянию журналиста. Военный моряк, подводник (браво, Тойво!), с 1976 года служил в учебном центре города Палдиски под названием «Пентагон», где отрабатывались на тренажерах экипажи советских атомных подводных лодок. После развала СССР был уволен в запас, но остался проживать в этом маленьком эстонском городке, так как никакого другого жилья на бескрайних просторах бывшей огромной Родины просто не имел. С женой развелся, перебивался случайными заработками, пока не подвернулось более-менее постоянное место работы – охранником в ресторане, который разместился в здании бывшего Палдисского Дома офицеров…
Круус слушал собеседника вполуха. Он сам мог бы поведать не об одном десятке таких вот поломанных судеб. Сычев, по крайней мере, не опустился и не спился. Тойво рассеянно оглядывал интерьер маленького кафе в подвальчике, где они разместились за столиком в углу. Никаких тебе изысков: на свежепобеленных стенах висели две медвежьи шкуры, явно синтетические, полдюжины столиков из толстых темных досок без скатертей призваны были подчеркивать простоту трапезы в «Охотничьем приюте».
Журналист специально привел сюда гостя, проплутав полчаса по кривым и узким улочкам Старого города: кафе было совсем незаметным, не отличалось изысканной кухней и качественными напитками, поэтому здесь невозможно было встретить никого из сотрудников редакций и издательств, расположенных в центре города. А может, зря было тратить столько времени на уединение? Вон, кажется, рассказ уважаемого Юрия Петровича быстро соскользнул на проторенную колею «сенсационных» свидетельств из мира «непознанного и неопознанного».