и вместе махнем на фронт». Дом оказался пустым. Жена умерла перед самым его приездом. Моряк загрустил.
А Мансуров так и остался у него. Окончил среднюю школу, пограничное училище, служил в Закарпатье, а потом перевели в родные края.
Взгляд Мансурова упал на образцы паспортов, которые, точно на парад, выстроились перед ним в опломбированной витрине под стеклом. Правофланговым стоял дипломатический паспорт с золотым гербом на обложке. Рядом с ним такой же нарядный служебный. Затем еще какие-то специальные. А замыкал парад так называемый общегражданский загранпаспорт — в бордовом переплете и тоже с гербом, на котором золотом вытиснено: СССР.
Вот такой паспорт был похищен у журналиста Басенюка.
Мансуров включил приемник. Москва передавала вальсы Штрауса, накладкой ворвались сигналы точного времени. Сверил часы. Работа в поселке давно закончилась. А молодой начальник КПП привык к жизни без выходных и свободных часов: граница требовала полной отдачи сил.
Проверив, заперт ли сейф, Мансуров вышел на улицу и сразу столкнулся с Истат. Девушка была в мокром платье. На смуглом лице сияла улыбка.
— Откуда, Истат?
— Разве не видно? — ответила она задорно. — С работы.
— А почему мокрая?
Она прижала руки к груди:
Вскинула на него глаза:
— Кто это сказал?
— Ты, — ответил Мансуров.
— Это сказал великий Саади, — засмеялась девушка и побежала дальше.
А к Мансурову подкралась тоска. Он не заметил, как старательно кивал ему с автопогрузчика Ефремов. Не заметил и позже, как неизвестно откуда появился майор Серебренников. Он подошел к Мансурову, который одиноко сидел на свежевыструганной скамье перед воротами КПП, и прогудел в самое ухо:
— Спим, товарищ старший лейтенант?
Мансуров вскочил.
— Товарищ майор, на участке без происшествий. Докладывает начальник КПП…
— Как то есть без происшествий? — перебил Сереренников. — А если вы не замечаете старшего офицера, разве это не происшествие?
В порту заработал движок. Словно потревоженные им, в сгустившейся темноте задрожали звезды.
— Рассказывай, как живешь, — спросил майор, шумно усаживаясь на диване в кабинете Мансурова.
Оказалось, что никаких новостей у начальника КПП действительно нет. Служба как служба. Живет не жалуется.
Серебренников покачал головой.
— Сколько часов ты проводишь в этом кабинете? — спросил он. Начальник КПП сделал движение, чтобы подняться. Серебренников жестом остановил его: — Ну так сколько?
— Много, товарищ майор.
— А дома?
Мансуров понял, куда клонит Серебренников. Не в первый раз заговаривает он с ним о том, что пора жениться. Только ведь это ни к чему.
Серебренников подошел к окну. Стирая звезды, по небу плыла чуть розоватая половинка луны.
Мансуров тоже подошел к окну, встал рядом с майором. Серебренников произнес задумчиво:
— Представьте себе вот такую же ночь и луну. Первое послевоенное лето. Я — лейтенант, и в моем подчинении младший по званию офицер — Нина Кравченко. Вызывают нас в Одессу, в штаб соединения. Добрались мы на попутном грузовике до ближайшей станции. Смотрим, стоит на путях поезд. Мы неплохо устроились у окна, и поезд тронулся. Мимо с ревом промчался встречный. «А этот куда же?» — спросил я пожилого мадьяра. «В Одессу…» И тут выяснилось, что мы сели не в тот поезд…
Серебренников улыбнулся своим воспоминаниям, положил руку на плечо Мансурову:
— Просто ты еще не встретил девушку, которая бы понравилась по-настоящему.
Потом начальник КПП провожал Серебренникова. Было темно и тихо. Они шли по рельсам узкоколейки. Теперь майор снова думал о капитане Ярцеве. Безусловно, Серебренников знал, что Ярцева недавно вновь собирались перевести с повышением. Но майор видел, как тот привязан к заставе, и считал, что лучше его не трогать. Хотя поговорить с ним, вероятно, следовало.
Где-то вдалеке послышался нарастающий шум поезда. Опережая состав, из-за холма вырвалась слабая полоска света. Она разливалась, будто фантастический рассвет. Наконец сконцентрированный сноп лучей заскользил по рельсам, вспыхивая подпрыгивающим голубоватым пламенем.
Пограничники сошли с полотна. Мансуров включил фонарь, стал проверять вагоны. Пустая платформа, цистерны, еще платформа. Мигнул красноглазый огонек. Рельсы вздрагивали, ожидая, когда после перестука колес к ним снова вернется тишина.