Валя вдруг зарыдала, уткнувшись носом в подушку.
— Ты чего? — растерялась Ирина и неожиданно для себя прильнула к ней.
— Если бы ты только видела!.. — сквозь слезы причитала Валя. — Вытащили женщину из-под колес. «Старая пьяница, — сказал кто-то. — Все знали, что она плохо кончит». Подошла я ближе. Мама… Мамочка!..
Валя была старше на два года. Когда оправилась от потрясения, стала рассказывать про свою жизнь с матерью.
Пожар, оказывается, действительно был. Мать часто вспоминала о нем: «Если бы не пожар!» Еще она говорила: «Все к черту сгорело!»
Вале тогда было пять лет.
После пожара они переехали в общежитие техникума, где мать работала уборщицей. Жили в маленькой комнатушке под самой крышей. Если кто-нибудь приходил, Валю выпроваживали на улицу. Ложилась она поздно, не высыпалась. Училась плохо.
Мать почти всегда была пьяна. Протрезвлялась редко. И тогда жалела Валю, неумело, робко ласкала ее. В эти минуты Валя прощала ей все. Мать плакала, жаловалась на свою судьбу, обещала больше не пить. Но все повторялось сначала.
А недавно был суд. Мать сидела на скамье подсудимых. Она отвечала на вопросы судьи, и Валя понимала, что решалась ее судьба.
— А вы подумали о дочери, которая видела, какую разгульную жизнь вы вели?
— Что она понимает в таком возрасте?
— Наверное, девочка никогда не чувствовала материнской теплоты. Посмотрите, какой болезненный у нее вид, как она плохо одета.
— При чем тут одежда? Сама не в шелках хожу!
— Пить надо меньше.
— Это уж мое дело.
— Ошибаетесь. Это — дело общественное. И еще, ведь у вас есть другой ребенок, в детском доме. Бывает, конечно, так: матери одной трудно, отдает она ребенка на попечение государства. Но ведь пишет, мучается, думает о ребенке, навещает, живет мыслями при первой же возможности забрать его домой. А вы?..
Когда вышли из здания суда, мать сказала Валентине:
— Ну вот… Лишили, значит, меня родительских прав. А тебя отдадут в детский дом.
Наутро мать допила начатую вечером бутылку.
— Слушай, — сказала она, силясь, чтобы ее слова дошли до Валентины. — Вот название улицы и номер дома. Живет там еще одна твоя сестренка, старшая — понимаешь?.. Катей зовут. Держались бы вы все вместе… А моя жизнь кончена.
И ушла из дома. В тот же день ее вытащили из-под колес автобуса.
Валя оказалась трудным подростком — была упря мой и дерзкой. Воспитатели с ней мучились, девочки ее боялись.
Их было много в детском доме. Одни только девочки.
Валя добывала где-то сигареты и тайком курила.
— Смотри, — говорили ей подружки, — отправят тебя в воспитательную колонию.
— А не все ли равно, где жить? — бравировала она.
Но Ирина к ней привязалась, жалела. Пыталась образумить.
— Что ты, дурочка, понимаешь? — насмешливо отвечала Валя.
Потом она стала перелезать через дувал, отгораживающий детский дом, и подолгу пропадала.
Шел уже третий год ее жизни в детском доме. С наступлением лета должны были перевести в ПТУ. Она тогда с грехом пополам заканчивала восьмой класс. Ирина была в седьмом. Но если она казалась еще совсем ребенком, то Валя выглядела старше своих неполных шестнадцати лет. Во всем ее облике было что-то вызывающее, вульгарное.
Однажды она вдруг вспомнила о старшей сестре, о существовании которой и не знала до последнего дня жизни матери.
— Что, если нам познакомиться?
— Зачем? — спросила Ирина.
Валя понимала, что скоро ей придется начинать самостоятельную жизнь, и старшая сестра могла пригодиться.
Ирине тоже захотелось познакомиться, и она, поколебавшись, согласилась.
— Давай мы ей напишем, — предложила Ирина.
— Нет, мы сделаем иначе.
Валя с того дня вдруг притихла, стала задумчивой. В детском доме сразу заметили перемену в ее поведении. Воспитатели возрадовались.
Спустя две недели Валя пришла к директору и стала рассказывать о старшей сестре.
— Так мы вызовем ее сюда! — был ответ.
— А что, если мы поедем к ней? — спросила Валя. — Ведь еще неизвестно, кто она и захочет ли с нами познакомиться.
— Ну что же, — согласились с ней. — Ты уже взрослая, Валя. И мы тебе доверяем. В самом деле, может быть, так будет лучше.
В следующее воскресенье девочки садились в рейсовый автобус на Душанбе.
Дверь открыла женщина лет двадцати трех, невысокого роста, с чуть раскосыми зеленоватыми глазами.
У девочек были такие же глаза.
— Вам кого? — спросила она, запахивая полы ситцевого халатика.