И Ася, как правило, отвечает:
– Понятия не имею, кто она такая!
– Тогда чего злишься, – говорю я примирительно. – Может, девушка свой автомобиль честно заработала!
– Заработала, – язвительно подтверждает Ася. – Только каким местом она его заработала? Знаешь?
– Не знаю, – отвечаю я сухо.
– А я знаю! – уличает незнакомку Ася. – Только за столом не скажу! Чтобы аппетит не испортить!
Но аппетит у меня портился без ее уточнений.
Интересно, что скажет Ася, увидев меня за рулем «нивы» цвета «баклажан»?
Впрочем, «ниву» она переживет. Зато, если бы я заявилась в редакцию на новеньком «фольксвагене»! Вот тогда Ася бы точно получила инфаркт!
Я засмеялась, откинула одеяло и отправилась умываться.
Странно все-таки что шеф отстранил Асю от разработанной тематики. То есть от господина Терехина. Насколько я помню, Ася писала о нем раза четыре. Значит, собирала кое-какую информацию.
Попросить у нее помощи?
Я прополоскала рот, выплюнула остатки зубной пасты и покачала головой.
Нет. Просить помощи у Аси бесполезно. Она не станет мне помогать из принципиальных соображений. Даже больше того: она наверняка уже считает меня своим личным врагом.
– Знаешь, как она получила это расследование? – спросит Ася кого-нибудь из наших коллег. – Сказала бы я, каким местом, только аппетит тебе портить не хочется!
Да. Именно так она и скажет.
Я пожала плечами, разглядывая собственное отражение в зеркале. Что делать? Переживем!
Выходит, все материалы по покойному Терехину придется собирать самой.
Начнем, пожалуй, с примы нашего театра оперетты. С Алины Брагарник.
Я вышла из своей комнаты и потопала на кухню. Мама уже отбыла на работу, у отца сегодня отгул. Он дожидался меня, сидя за кухонным столом с газетой в руках.
– Привет! – сказала я и чмокнула отца в щеку.
– Привет! – отозвался отец, складывая газету. – Голодная?
– Еще какая!
– Тогда садись. Я тебя накормлю.
Я уселась за стол и в очередной раз испытала чувство неловкости. Кормить отца полагалось бы мне, взрослой двадцатипятилетней девице. Но я привыкла к тому, что для предков я маленькая девочка, и не делаю никаких попыток изменить статус-кво.
– Что на завтрак? – спросила.
– Сырники. Устроит?
– Еще как!
Я окинула взглядом стол, поднялась с табуретки и достала из холодильника сметану. Внесла свою лепту в сервировку, так сказать.
– Как спала? – поинтересовался отец, накладывая на тарелку аппетитные румяные кругляши.
– Отлично! – бодро отозвалась я.
Отец поставил тарелку передо мной.
– И совесть тебя не мучила? – продолжал он.
– Не-а, – ответила я беспечно и взялась за сырники. – О! Вкусно!..
Отец осуждающе молчал. Я доела сырники, отставила тарелку в сторону и спросила:
– А чай ты заварил?
Папа вздохнул.
– Нет, Айка, ты все-таки непрошибаемая девица. Смотрю на тебя и поражаюсь: неужели я породил такого скорпиона?
– Ты породил Рыбу, – напомнила я. У меня день рождения в марте.
– Я не в том смысле, – отмахнулся отец. – В кого ты такая замороженная?
– В тебя, – ответила я. – Ты забываешь про свою холодную латышскую кровь.
Папа не нашелся, что ответить на такой наглый выпад, и даже слегка подавился.
Дело в том, что папа – этнический латыш, хотя родился в России и никакого языка, кроме русского, не знает. Экзотическая фамилия «Витола» долго воспринималась моими коллегами, как журналистский псевдоним. Отец – бывший милиционер, хотя говорят, что бывших милиционеров не бывает. Сейчас он преподает в милицейском училище. Домашнее прозвище отца «латышский стрелок», но он на него ничуть не обижается. Мне даже кажется, что оно ему льстит.
– Почему ты считаешь, что латышская кровь – холодная? – спросил папа.
– Это клише, – объяснила я. – То есть распространенное мнение. И как почти всякое распространенное мнение, это клише неправильное.
Я разлила чай в две чашки, подвинула одну к отцу и продолжала.
– Ну, например, существует такое клише: «тонкие нервные пальцы пианиста». Слышал, да?
– И слышал, и читал.
– Прекрасно. Так вот, могу тебе авторитетно заявить: пианисты это клише на дух не выносят. От него веет дремучей безграмотностью. Помню, я писала статью о лауреате конкурса Шопена, который был родом из нашего города. Так вот, парень меня заклинал не употреблять этого выражения. И показывал мне свои руки, кстати, довольно плотные, с короткими и толстенькими пальчиками. Именно такое строение руки считается наиболее удобным для пианистов. Еще бы! Пальцам приходится выдерживать сумасшедшую нагрузку! Вес всего тела! Тонкие и нервные конечности уже давно бы переломались...
– Ты мне зубы не заговаривай, – оборвал меня отец. – Начала утреннюю лекцию!
Я отхлебнула чай.
– И стрелки не переводи, – продолжал обличать меня папа. – Я о чем с тобой говорил?
– Ни о чем не говорил, – ответила я угрюмо. – Ты спрашивал, не стыдно ли мне.
– Вот! И ты прекрасно поняла, что я имею в виду!
– Не поняла, – попробовала отбиться я.
– Я о Лешке!
Я закатила глаза. Начинается!
– Па-ап, ну что я сделала, – заныла я противным голосом.
– Не скули! – строго осадил меня отец. – Я что хочу сказать тебе, Айка... Не притворяйся, что ты не видишь очевидного.
Я смирилась с тем, что избежать разговора не удастся. Вздохнула и уселась поудобней.
– «Очевидное» это что?
– Парень в тебя влюблен, – так же строго сказал отец.
– Пап, он влюблен во все смазливые мордашки, которые встречает на своем пути.
– Неправда!
– Откуда ты знаешь? – удивилась я. – Ты, что, имел разговор с Лешкой? Он перед тобой раскрыл душу?
Папа спохватился.
– Нет, конечно, Алексей мне ничего не говорил...
– Тогда откуда такая уверенность?
– Я – мужчина, – ответил отец после короткого раздумья. – Поэтому понимаю его лучше, чем ты.
– Растолкуй, – попросила я. Меня внезапно охватила холодная злость. Интересно, до каких пор простирается родительская бесцеремонность? До каких пор родители будут вмешиваться в мои дела, как в свои собственные?
– Все эти девочки – не более, чем способ привлечь к себе твое внимание.
– А-а-а, – протянула я. – Понима-аю... Раньше девочки существовали потому, что Лешка меня не знал. Теперь они существуют потому, что он хочет привлечь мое внимание. Очень удобная позиция!
– Глупая позиция, – проявил лояльность отец. – Но Лешка еще ребенок, он не понимает, что таким образом ничего не добьется. По крайней мере, от тебя.
– Это точно! – подтвердила я. – Ничего не добьется!
– Айка, если он тебе не нужен, перестань с ним общаться, – сказал отец.
Я оторопела.
– Пап, ты чего? Мы же друзья!
– Ничего подобного! – отрубил отец. – Никакие вы не друзья! Парень в тебя влюблен и надеется, что сможет вызвать ответное чувство. Поэтому и таскается к нам каждый день. А ты...
Отец запнулся.
– Что я? – спросила я тихо. Меня начала душить обида. Похоже, что мой собственный папочка занял место на противоположной баррикаде. Это нечестно. У Лешки свой отец имеется, пускай он его и защищает!
– Ты об этом догадываешься, – ответил папа. – И тебя такое положение дел устраивает. Даже немного веселит. Эдакая рыбка в банке: смотреть можно, трогать нельзя...
Я отодвинула от себя недопитую чашку.
– Что ты предлагаешь? – спросила я, глядя отцу в глаза. – Дать себя потрогать?
Отец смутился.
– Ая! Не говори пошлости!
– Я называю вещи своими именами, – ответила я резко. – Раз уж у нас пошел такой откровенный разговор... Итак, что же я должна сделать, чтобы Лешка не страдал и не мучился? Научи, мой мудрый родитель! Я вся внимание!
– Если он тебе не нужен как мужчина, прекрати эти игры в дружбу, – ответил отец очень твердо. – Поверь: ни к чему хорошему они не приведут. Это я знаю по личному опыту.