— Женя, куда ты!? — всполошился Павлик. — Веди на корабль!
Родик молча кивком головы указал Павлику на судно: там на палубе два сержанта держали Эдварда Лонга, который уже был в наручниках и что-то кричал. В шуме моторов и криков вождей можно было только догадываться, о чем. Для Жени его слова доносились так: «Женя, береги себя! Я вернусь!» Избежавший пуль безоружный гребец лодки попытался оттащить Женю от мотора, но Павлик во время огрел его по голове веслом. Несмотря на трагичность ситуации, Родик поаплодировал отваге друга. В конвоирующей пироге, которая стала преследовать лодку, управляемую Женей, вдруг заглох мотор: пулей разбило карбюратор. Вторая пуля, посланная прицельно, пробила топливный бак. На воде разлилось маслянистое радужное пятно, успокоив волнение моря на месте сражения. Лучи полуденного солнца, отражаясь от маслянистой поверхности, создавали причудливую игру красок, и будь Мауи на этом месте, он решил бы, что Сын Солнца вернулся…
Эдвард, не в силах помочь своей девушке и её «братьям», с болью и надеждой наблюдал за развитием событий. Временами ему удавалось разглядеть рыжую кудрявую головку, впервые увиденную им на чудесной маленькой речушке Эйвон в новозеландском Крайсчёрче, и тогда преобладала надежда. Вдруг на месте приветливо сверкающего «сына Солнца» взметнулся столб пламени и дыма — вспыхнуло разлившееся горючее. Пламя растекалось во все стороны, металось и взмывало вверх. Только раз мелькнула рыжая головка среди такого же красного пламени и исчезла навсегда. Эдвард не в состоянии был узнать, что произошло дальше с лодкой, Женей, Павликом и Родиком: в этот момент кто-то умелым ударом ребра ладони в область шеи лишил его сознания. А «рыболовецкое» судно с командой в форме ВМС США быстро уходило на юг, увозя Эдварда, Валису, и Полеа в сторону Восточного (Американского) Самоа.
Американцы придумали хитроумный сценарий похищения с помощью самоанцев, живущих на Восточном Самоа, но спектакль не удался. Наши молодые герои благополучно удрали как от восточных, так и от охраняющих остров западных самоанцев. Удрали, попав в плен другого коварного врага — бескрайние просторы океана… Лодка, правда, имела мотор, но горючего в баке едва ли хватило бы, чтобы добраться до ближайшей суши — так заявил, конечно, Родик. Пока же решили дрейфовать, так как на видимом с лодки горизонте ничего не появлялось. Все сидели молча, изредка невольно поглядывая на тела двух убитых самоанцев. Раненый самоанец, пострадавший от удара Павлика, вдруг тихо произнес по-английски:
— Надо бросить в море. Таганлоа будет доволен и милостив к нам.
— Они не утонут. — возразил Родик, не удивившись английскому языку туземца и ответив тоже по-английски.
— Есть якорь в лодке, предложил самоанец. — Он нам не понадобится, здесь очень глубоко.
Так и сделали. Якорь привязали к ногам обоих несчастных, и бог океана Таганлоа вскоре принял желанную жертву. Павлик жалобно изрек, что в лодке нет никаких запасов пищи.
— Только не ной, божалуйста, что нет сдадких пигожков! Люди в океане гибнут не от голода — дыбку поймать нетрудно. Вон, они сами пдыгают в лодку!
На дно лодки действительно плюхнулась небольшая рыбка с плавниками в виде крыльев — летучая рыбка.
— Можно кушать… — изрек самоанец.
— Гдавная опасность — это недостаток пдесной воды, — продолжил лекцию о выживании на море Родик.
— И это не так страшно, — Женя вступила в успокоительную беседу для Павлика. — В рыбах достаточно много пресной воды. Главное для нас — решить, куда плыть.
— Что нам дедать? Куда пдыти?
На Таити! На Таити!
Это Родик вспомнил слова бабушки Валисы о возможности посещения Самоа, тогда, давно и далеко в деревне Безымянной.
— Таити очень далеко отсюда.
— Я знаю, Женя. Это так, песенка моряков Кука.
Остаток первого дня прошел без приключений. Голод ещё не давал о себе знать, а жажду утолили водой из лужи на дне лодки после грозы.
Раннее утро принесло неожиданность — недалеко от лодки воду рассекали высокие плавники нескольких акул. Они плавали кругами, радиус которых постепенно сужался. Наконец, одна из них решилась на штурм и, повернувшись на спину, вонзила зубы в борт лодки, сработанной из твердой породы дерева. Борт не поддался. Видимо, туземцы предусматривали возможность встречи с атакующим зубастым чудовищем. Рыба отошла, сделала ещё один круг и вдруг с разгона схватила зубами край борта! На Павлика смотрели бесстрастные ужасные неподвижные глаза потомка свирепых хищников, живших сотни миллионов лет назад. Павлик резко отпрянул от борта, чуть не вывалившись за противоположный борт. И тут раздался громкий хлопок выстрела… Истекая кровью, акула сползла в воду, а из рук побледневшего Родика на дно лодки упал… револьвер! Револьвер Жени, который отобрал у неё бандит.
— Ты это… как? Как достал револьвер и патроны!? — удивилась Женя.
— Бандит выбдосил его на землю, когда под конвоем Эдвадда шел к вертолету. Я знал, что это твой, а потому имел пдаво поднять его.
— А пули?
Тут Родик торжественно и гордо вытащил из-за пазухи небольшой кошелек и извлек оттуда пару патронов к револьверу.
— Да это же…
— Да, это твой кошелек, Женя. Я нашел его там, где мы высадились на остров и откуда нас посадили на эти пироги…
— Не знаю уж, что с тобой сделать, скверный мальчишка, умеющий вовремя взять то, что плохо лежит? Надрать уши или погладить по головке за находчивость — от слова «найти»?
Павлик посоветовал Жене расцеловать Родика. Тот покраснел, и промычал что-то вроде «оставьте это Эдварду». И передал кошелек и револьвер хозяйке.
А вода вокруг лодки стала красной — это акулы рвали на куски свою неосторожную подругу.
Оставим на время ребят и Женю на бескрайнем просторе океана и вернемся к их взрослым товарищам.
Тенгиз метался по кабинету премьер-министра республики Самоа, словно тигр в клетке.
— Объясните, господин премьер, для чего мы прибыли сюда, на край света? — кричал академик. — Да, к сожалению, капитан нашей подлодки допустил преступную халатность, позволив убежать полинезийскому мальчику — важному свидетелю событий. Но и ваши, извините, храбрые вожди и глупые жрецы вдруг запретили посещение заповедного острова даже членам нашей группы! Они, видите ли, опасаются, что кто-то украдет ихнего идола, которого сами же и потеряли!
Премьер, маленький и толстый, стоял перед огромным академиком и молча, по-самоански извиняюще, улыбался, разве что не убегал в лес, как Полеа: