Захар Эленев прилетел в Суруман вместе с сотрудником КГБ, теперь дело вышло за рамки уголовного. Туда же привезли под конвоем Пашкаренко для следственного эксперимента, он должен был показать на местности, где и как убил Сундука. Они получили у местного прокурора санкцию на арест и обыск дома Маркосяна, прихватили двух милиционеров, сдавших Пашкаренко в следственный изолятор, и взяли с собой майора милиции из городского управления. Все вместе подъехали к высокому забору, окружающему дом Каменного Глухаря. Эленев нажал кнопку электрического звонка у тесовых ворот трехметровой высоты.
— Крепко прячется реликтовая птичка, — пошутил майор.
— Да-а, — хмыкнул Эленев, — каменный глухарь занесен в Красную книгу, очень редкая птица стала... при мамонтах жила...
Через некоторое время скрипнула дверь в доме и они услышали старческий низкий голос:
— Кто?
— Открывай, милиция, — спокойно сказал майор.
Немного погодя загремел тяжелый засов и приоткрылась калитка. За нею стоял согбенный старикашка в накинутом на плечи полушубке с непокрытой лысой головой. Только за ушами торчали пучки седых кучерявых волос. Он погладил лысину и изумленно промолвил:
— О-о-о! Сколько вас много. Чую, решили обыскать нищего старца, у которого нет ничего кроме клопов и тараканов. Знать плохи дела у хваленой милиции... Заходите, гости дорогие... ищите...
Спокойствие и уверенность его привели в некоторое замешательство Эленева. Мелькнула мысль: «Если Пашкаренко наврал, то уж документы военной прокуратуры не врут». Чтобы сразу ошарашить Глухаря и отрезать пути к отступлению, строго сказал:
— Вы арестованы, Маркосян, но-о... не как скупщик краденого золота, а как изменник Родины. Не ломайте перед нами комедь...
Все увидели, как смертная бледность залила благодушное лицо старика, безвольно открылся рот от этих внезапных слов, и ужасом налились глаза. Потом с каким-то внутренним облегчением хозяин промолвил:
— Я сорок лет ждал этого... наконец-то...
Во время обыска он сидел неподвижно на табурете, не поднимая от пола глаз. Когда два милиционера с трудом затащили в дом железный ящик и грохнули его на стол, он поднял голову и протянул безмолвно руки к нему, но потом разом сник, почуяв на плече чью-то ладонь.
Старик сгорбился и вдруг горько заплакал, запричитал, словно на похоронах, вытирая слезы трясущимися руками: «Мое... мое...»
— Было закопано в центре огорода, сверху картошку сажал, — оживленно проговорил майор, — хорошо, что попросили взять миноискатель. Век бы не найти без него, — он ловко орудовал ножом, поддевая ржавую крышку ящика с остатками голубой краски. — Понятые, идите поближе!
Особо никого не надо было приглашать. Все присутствующие обступили стол и замолкли от увиденного. Когда майор снял крышку и убрал промасленную бумагу, глазам открылось невиданное богатство Каменного Глухаря. Ящик был наполнен до краев золотым песком. Майор повернулся к сидящему хозяину и сурово, с издевкой проговорил:
— Как много у тебя клопов и тараканов... золотых... а прикидывался нищим, в тряпье ходил. Ты что, жизнь новую собирался себе купить за это, или в могилу с собой забрать? Жаде-е-ен...
Маркосян поднялся и распрямил спину. Совершенно безразлично посмотрел на золото, потом оглядел всех и резко произнес:
— Я знаю, что меня ждет... Все расскажу... Но при одном условии. Разыщите и дайте мне встретиться с братом... напоследок... Его зовут Назар Казарян... Он в Армении.
— Вы его увидите послезавтра, — неуверенно ответил Эленев. Он вспомнил таксиста, нашедшего труп Александровой. Тот рассказывал при беседе, что в войну пропал его брат. Захар даже вспомнил его имя. Но такое фантастическое совпадение не умещалось в голове. И все же он спросил: — Ваше настоящее имя Сурен?
— Да, — вздохнул сидящий, — Сурен Казарян.
— Как тесен мир, — покачал головой Эленев.
Опять в тупике
Когда Сурен увидел своего младшего брата, то совсем раскис и весь затрясся в рыданьях. Обвил дрожащими руками за шею испуганного Назара, который был на голову выше. Что-то лепетал неразборчиво по-армянски, и только одно имя можно было разобрать: «Назарик». Сурен выговаривал имя брата ласково, по-отечески нежно и все заглядывал в глаза его, о чем-то умолял и ждал...
Назар держал себя скованно, он никак не мог поверить, что этот полусумасшедший лысый старик со слезящимися глазами — его брат, которого он запомнил веселым и сильным песенником. Невольно отстраняя от себя его цепкие, дрожащие руки, смятенно выдавил по-русски:
— Ну, успокойся, Сурен... встретились ведь... Как ты мог не дать о себе весточки?! Я ждал тебя все эти годы...
Старик опять запальчиво стал что-то говорить по-армянски, но Эленев прервал его:
— Я прошу говорить на русском языке...
Братья оба сразу замолчали, но потом Сурен опустился без сил на стул и начал умолять простить его тяжкий грех... Он сам сказал о плене и школе абвера, что заброшен был и теперь пойман. Что опозорил весь свой род и брата... Назар слушал его молча, только желваки ходили по скулам. Он поражался самому себе, что слушает этот рассказ совсем равнодушно, словно говорит не его старший и любимый с детства брат, а совсем чужой человек, нарочно назвавшийся этим святым для него именем. Еще теплилась надежда, что вдруг окончится эта нелепая встреча, выяснится истина. Не мог этот предавший родину человек быть Суреном... Но тот все плакал, всхлипывал и вдруг стал вспоминать их родителей, их дом, проклинать себя. Назар коротко рассказал о себе, слова исходили нехотя, он наконец убедился, что это действительно Сурен, ибо услышал такие вещи, о которых знали только они двое.
Когда закончилось время свидания и конвойный уводил брата, Назар все же не сдержал свой темперамент и глухо промолвил:
— Лучше бы ты погиб на фронте... лучше бы не было этой встречи... Как ты мог предать свои песни и свою землю... Нет у меня больше брата!
— Инч?![2] — испуганно промолвил Сурен, а когда смысл сказанного дошел до него, в отчаянии проговорил: — О-о-о, моя черная, проклятая богом жизнь... Ты прав, нет мне прощения!
На следующий день после этой встречи, Эленев вызвал Сурена Казаряна на допрос. До этого Глухарь вел себя развязно, пытался шутить на допросах и явно находился в нервном возбуждении, но сейчас зашел в кабинет понурый, измученный бессонницей и молчаливый. Это сразу бросилось в глаза.
— Казарян, — проговорил Захар, закладывая в машинку чистый лист бумаги для протокола, — на прошлом допросе мы говорили о войне и плене, как вы были завербованы абвером, как прибыли в Суруман и кем работали. Сегодня меня интересует суть дела. Вспомните, когда, у кого вы покупали золото и кому продавали, сколько металла прошло через ваши руки.
— A-а? О ком это вы? — прошептал Казарян, бессмысленно глядя на следователя. Видимо, в мыслях своих он был далеко-далеко...
— Вы что, не поняли вопрос? Я упрощу его... Расскажите все о своей деятельности по скупке и продаже золота. Все! Начните с первого «хищника», который принес вам металл.
— Какое золото, какой «хищник»? — Казарян сердито выговорил эти слова, все еще плутая в своих мыслях. Потом вдруг судорожно привстал, выпучил глаза и, ловя ртом воздух, упал головой на стол.