— Слушай, ты не знаешь кого-либо из знакомых Гелены, у которого имя или фамилия начиналась бы на букву «С»?
Давыдов отрицательно мотнул головой. Он ничего не соображал.
— Ну, ладно. Вечером жду в прокуратуре, — Эленев повернулся и ушел.
Перед Федором распахнулись настежь дверцы автобуса. Он тяжело поднялся в него и занял угол на задней площадке. Когда автобус поехал и его стало трясти, чуть не стошнило. Было так муторно, что он стал смотреть в окно, чтобы отвлечься. За окном проплыло здание прокуратуры. «О ком он спрашивал? О каком человеке на букву «С»? Я же никого не знаю из друзей Гелены... Девочка ты моя несчастная... Лучше бы я тебя вообще не встретил, приехала ко мне и погибла... — бормотал он себе под нос. — Помнишь, как мы вышли летом из кинотеатра «Мир» и попали под дождь? Потом мокрые ехали в автобусе. Кругом было солнце, а это маленькое облачко пролилось влагой словно только на нас двоих... Какими алмазами блестели эти капли на твоей одежде, на волосах, как ясно и радостно горели твои глаза! Какая была у тебя улыбка и глаза! Я тебе что-то тогда сказал и ты обрадовалась? Что я сказал? Что?!»
У Давыдова померкло все в глазах, голова бессильно ударилась об холодное стекло. Он почуял этот ледяной ожог на своем лбу и вспомнил: «Кстати... Да! Правда...»
От семидесяти двух копеек отсчет...
Пузатов расслабленно лежал в ванне, сложив руки на груди. Даже глаза закрыл от наслаждения. Прохладная вода успокаивала его тело и оживляла каждую клеточку. Припомнилось далекое военное детство, когда они еще мальчишками убирали хлеб для фронта... А вечерами, обгоревшие под солнцем и потные, всей гурьбой стремглав неслись к лесному озеру и прыгали в его прохладную глубину. Какое это было счастье! Были и радостные моменты в голодном детстве, когда ценили каждую крошку хлеба, испеченного наполовину с лебедой. А сейчас? Появился откуда-то железный закон: «Хочешь жить — умей вертеться». Когда же это понятие стало для него нормой существования? Может быть, после окончания средней школы, когда ринулся по путевке на великие стройки Сибири? Да нет же... Вкалывали на стройке с таким энтузиазмом, что никто не думал о деньгах. Деньги валялись в общежитии по тумбочкам, а стильные вещи считались в рабочей среде буржуазной пеной... Никто не копил вещи, жили весело и беспечно, а деньги не знали, куда тратить. Жили они четверо холостяков в одной комнате, ходили на танцы и ухаживали за девчатами, у которых руки были шершавыми от бетона. Там он повстречал свою первую любовь, стройную и симпатичную бурятку Галю... Позднее он знал многих женщин, дело доходило даже до свадеб, но образ хрупкой девушки в брезентовой робе, заляпанной известковым раствором, остался в его памяти до сих пор. Снятся ее тонкие брови под белым платочком, темная челочка и смеющиеся глаза...
Когда же пришла эта мысль к нему: «Хочешь жить — умей вертеться»? Возможно, с того памятного дня рождения? В то время он окончил курсы шоферов и обрел профессию. Возил на самосвале бетон и стал зарабатывать больше, но все равно деньги уходили, как вода в песок. Стал крепко попивать... Может быть, тогда и задумался, чтобы прекратить разгул?
В бригаде была добрая традиция совместно отмечать дни рождения тем, у кого они выпадали на один месяц. Ему справляли двадцать пять лет. Пели и танцевали до полуночи, потом разошлись. Он проводил Галю до ее общежития. Была ранняя весна, снег стаял и разлился лужами, днем подсыхала на припеках земля. Ночь весенняя... Он обнял Галю в полутемном подъезде и хотел впервые поцеловать, но получил звонкую пощечину. Девушка вырвалась из его рук и сурово промолвила: «Ты со всеми так поступаешь? Мне это не нравится!» Такая обида накатила, что он выскочил на улицу, даже не попрощавшись с Галей. Ведь ничего дурного он не хотел. Побежал к своему общежитию и сел на скамейку у входа, чтобы успокоиться. Уставился в огромную лужу под ногами, в которой отражались светлые окна их общего жилья, и задумался: «Чего достиг я в свои двадцать пять лет? Ничего... Ни жилья, ни семьи, ни денег...» Он машинально порылся в карманах и стал доставать из них мелочь. Выкладывал монетки рядышком на скамейке. Оказалось, что свой день рождения он встретил с семьюдесятью двумя копейками в кармане. Все ушло на угощение, на водку... Другие в его возрасте... Он тут вспомнил друга Владика, который шоферил на семитонном «МАЗе». Жили они в одной комнате. Владик успел исколесить всю страну, работал в Молдавии, в Прибалтике, в Мурманске, в Магадане. Высокий и худой, он был на удивление проворным в работе и шустрым в жизни. Как-то рассказал о Магадане, о высокой зарплате там. Что там и коэффициент один к двум, и прочие надбавки. Получалось, что в Магадане получают шофера втрое больше. Тогда и кольнула зависть, а этот разговор уже никогда не забывал.
Обиженный Галей, он долго сидел на скамейке и твердо решил податься в Магадан. Наутро собрал рюкзак, рассчитался со стройки и уехал.
Над входной дверью затрещал звонок, и Пузатов очнулся от воспоминаний. Он определил, что пришла Норушка, это ее троекратный звонок. Пришлось быстренько обмыться и покинуть ванную. Вытерся наспех полотенцем, одел на голое тело махровый халат. Звонок опять затренькал трижды.
— Сейчас, сейчас, Норушка, — он торопливо подскочил к двери и открыл ее.
Вошла молодая женщина, одетая в меховую шубу. На голове соболья шапка. Она с улыбкой смотрела на него, а когда муж попытался поцеловать, рассмеялась:
— Погоди, погоди... ты ведь совсем мокрый.
— Заждался, помираю с голоду. Приготовь что-нибудь поесть. Я сейчас домоюсь и выйду.
Он вернулся в ванную и хорошенько вымылся под душем. Опять пришел на память тот двадцатипятилетний парнишка с разложенной на скамейке мелочью, вроде бы это и не он был... Грустно улыбнулся. Теперь свой юбилей он в состоянии отметить в любом столичном ресторане. Когда приехал в Суруман и устроился таксистом, то поначалу старался вернуть сдачу пассажирам, было неудобно брать «на чай». Но они сами бросали щедрые подачки, видимо, здесь это почиталось за шик. За день набегало более полусотни «левых» рубчиков. Привык к купеческой лихости северян, к их хвастливому богатству. Очень редко тут рассчитывались строго по счетчику. Появилась скупость. Отдавать червонец в гараже механику уже не хотелось, слесарям тоже «на магарыч» бросал жалкие рубли. Одно время его выдвинули в механики, но он категорически отказался, прикинув, что потеряет на чаевых больше зарплаты.
Говорят: «Аппетит приходит во время еды». Деньги так изменили его натуру, что хотелось иметь их все больше.
Это случилось в праздничный день Первомая. Резкая перемена в его жизни опять произошла весной... После демонстрации в городе таксисту было работы много. Он возил людей до самого вечера. Кроме плана, «сшиб» уже рублей семьдесят, а желающих прокатиться «с ветерком» не убавлялось. К одиннадцати часам вымотался и спешил сдать дежурство в таксопарке. Не утерпел остановиться у магазина, когда заметил человека с поднятой рукой. Вдруг да окажется попутчик, а лишний трояк не помешает. Незнакомец заглянул в такси и обдал шофера водочным перегаром.
— Шеф! Надо достать бутылку водки, плачу четвертак!
Пузатов раздумывал. В машине водки не было, но четверть сотни на дороге не валяются. Коротко приказал:
— Садись, найдем!
Развернул машину и поехал к себе домой. С тех пор, как прибыл на Север, он почти совсем бросил пить, но спиртное всегда держал для случайных гостей. Машина мчалась по улице. Из окон домов лилась музыка, люди пели песни и справляли праздник на полную катушку. Пузатов видел в зеркальце лицо пассажира, развалившегося на заднем сиденье. Тот имел смешной нос картошкой, толстые губы и все морщил лоб, что-то бормоча непонятное. Пузатов научился определять пассажиров с первого взгляда. Об этом подумал: «Геолог или лесоруб». Снова отвлекся, следя за летящей навстречу дорогой. Новый мотор гудел ровно и сильно. Вдруг сзади послышался голос:
— Шеф! Не гони лошадей... Давай покалякаем.
— Слушаю. — Шофер обернулся и удивился. Пассажир казался совершенно трезвым. Пузатов уже с испугом вглядывался в его колючие и внимательные глаза. Высказал свою догадку: — Ты геолог?