- Довольно, собака! Почему ты бьешь человека со связанными руками? гневно закричал он и скорее для защиты, чем для нападения протянул руку к ножу, что висел у него на поясе.
При этих словах пеона Ансельмо весь подался вперед, как бы сам желая защитить Хакобо, но он не успел сделать и шага.
Пять выстрелов прозвучало почти одновременно, пять смертельных вспышек огня с дымом разорвали сумерки. Воздух запах порохом и кровью. Пеон упал, пронзенный пулями.
Никто не пошевелился. Это было предупреждение, подкрепленное смертью. Ветер развеял запах пороха в этот неясный час сумерек.
Два охранника отвели Хакобо в хижину высотой не более метра, выстроенную из глины и соломы.
Ночная тень завладела землей. Снаружи царило давящее молчание молчание бессилия и желания мести.
Несколько масляных ламп рассеивали ночные страхи.
Хакобо хотел освободиться от пут, но убедился в том, что это бесполезно. Он подозревал, что не увидит восхода солнца; на рассвете его уведут подальше и расстреляют. Они даже не закопают его. Вороны растерзают его тело, потом дождь и солнце отбелят его кости. Он закрыл глаза и, расслабив мускулы, попытался отдохнуть.
Он снова задумался о своей жизни, о мире, в котором жил раньше. Вспомнил свою деревушку, религиозные праздники, ручей, мать, которая, должно быть, молится всем святым, чтобы только плантации вернули её сына. Друзья решат, что он умер. Мысли его беспорядочно перескакивали с одного воспоминания на другое. Он вдруг подумал об управляющем, и ненависть заволокла ему глаза; он почувствовал неодолимое желание убить его. Сначала он робко подумал об этом, но постепенно эта мысль превратилась в горячее желание.
Его руки сжали, как клещи, пустоту. Кости пальцев хрустнули в безнадежном порыве схватить горло надсмотрщика, который в сотне метров отсюда пил, не вспоминая о нем, стакан вина. Он вспомнил пять лет жизни, проведенных в сельве, где каждый день он оставлял часть себя самого на этой бесконечной работе - срезании веток мате по четырнадцать часов каждый день, в беспрестанной борьбе с клещами, москитами и змеями. Каждый день он переносил на своей спине тяжелый груз в сто килограммов листьев мате на расстояние от четырех до восьми километров. К этой жизни, полной страданий, болезней и голода, присоединялся бесстыдный грабеж, выражавшийся в ценах на продукты, которые можно было купить только в магазинах плантации. Он подумал о своей книжке: каждый месяц "долг" превышал там "наличность". За пять лет ему не удалось выплатить тот задаток, который дали ему в деревне, долг увеличился втрое. Надежды расплатиться с долгами развеялись при столкновении с холодной реальностью. Тогда он и пытался убежать...
Хакобо нехотя подумал: "Завтра". Слово "завтра" гулко звучало в нем. Он хорошо знал, что завтра уже не будет солнечного света и он окончательно уйдет в темноту. Возможно, управляющий уже дал обычный для таких случаев приказ охранникам. Спустя немного времени мысли его начали путаться, он страшно ослабел и чуть не потерял сознание.
Он проснулся от того, что кто-то потянул за веревку, которая была у него на шее.
- Давай, вставай! - послышался грубый голос.
Хакобо подчинился, не сопротивляясь. Он машинально поднялся на ноги и, как автомат, вышел из хижины. Свежий рассветный воздух ударил ему в лицо. Он глубоко вздохнул. Он не хотел умирать! Разве только смертью можно расплатиться за долг? Разве он не работал здесь пять лет? Неужели этого не было достаточно?
- Пшел, сукин сын! А не то сейчас получишь!
Эти грубые слова отрезвили его.
После долгого пути один из людей приблизился к Хакобо и снял с его шеи веревку. Хакобо понял, что конец его уже близок.
- Иди! - сказал один из охранников.
- Быстро! - добавил другой.
Хакобо понял, почему его освободили. И ему захотелось воспользоваться маленькой надеждой - бежать! Резкая смена событий поразила его. Радость жизни с такой силой завладела им, что он, взволнованный, ухватился за эту возможность и побежал...
Светало... Красная заря возвещала приход нового солнечного дня. Молочный свет лился на сельву. Удушающее молчание теней наполнялось шумом, пением птиц, шагами животных, хрустом ветвей. Звезды, светившие ночью, становились бледными, луна медленно теряла свою славу перед новым светом, который зажигался со все большим блеском.
Прозвучали три выстрела.
Три пули продырявили спину Хакобо Кастильо. Из отверстий обильно потекла кровь, красная, как заря этого дня.
Охранники, стрелявшие в спину бегущего человека, когда тот упал, не сделали ни шага вперед. Они были уверены, что свое подлое дело выполнили. Им это было не в первой. Они повернулись и пошли назад к плантациям.
Все это видел Ансельмо. Ночью он пытался пробраться к хижине, где заперли его друга, но двое охранников не спали. При свете керосиновой лампы они играли в карты и тихо переговаривались.
Ансельмо продежурил до рассвета у хижины, почти крадучись шел лесом, когда охранники вели Хакобо убивать. Когда они ушли, он, приблизившись к трупу, проверил: может быть, жив? Но нет, палачи знали свое дело.
Ансельмо вырыл своим мачете могилу, сделал это он быстро, земля была мягкая после дождя, и на могиле своего друга поклялся клятвой аче отомстить палачам, отомстить управляющему.
Прошло после этих событий не так много времени, и Ансельмо сам попал в беду. С некоторых пор он стал замечать на себе сначала любопытные, затем косые и даже злобные взгляды пеонов. Так, однажды он услышал обрывок разговора пеонов, когда проходил по поселку.
- Смотри, смотри, - говорил один из них, - какая у него нога!
- Да, - отвечал другой, - нога у него действительно...
Пеон не договорил фразу, так как Ансельмо подошел совсем близко.
В тот же вечер Ансельмо поделился своими тревогами с поваром Бальбино.
Повар знал историю мальчика, сочувствовал ему, помогал, чем мог, и вместе с ним переживал трагедию с Хакобо Кастильо.
На рассказ мальчика о каком-то непонятном для него разговоре двух пеонов Бальбино сказал:
- Знаешь что? Давай-ка сегодня мы посидим с тобой у костра, попьем наш вечерний мате и поговорим.
Повар очень любил пить чай мате, делал это неторопливо, обстоятельно, и поэтому его чаепитие было похоже на торжественную церемонию. Ансельмо привык к этому и с удовольствием принимал участие в вечерних чаепитиях мате. Как правило, они пили мате вечером, потому что утром всегда было много работы.
Вечером Бальбино устроил церемонию питья мате. Потом неторопливо завел разговор с Ансельмо.
- Вот что я тебе скажу, мальчик, - сказал он тихо, наклонясь к Ансельмо и опасаясь, что их кто-нибудь может услышать. - Дело в том, что после того случая... Ну, ты помнишь, с Хакобо, молодой управляющий через своих охранников начал распускать слух, что ты Курупи...
- Я? - невольно вырвалось у Ансельмо.
- Ну да!
- Как же это может быть?
- А почему бы нет? Ты пришел на плантацию неизвестно откуда, верно? Из леса, конечно, но согласись, что Курупи-то живет в лесу... Ну, ладно... А нога? Вот нога-то тебя и подвела...
Ансельмо смущенно посмотрел на свою ногу.
- Но я не виноват...
- Что из того? А? Ведь некоторые наши пеоны, кроме своей деревни, ничего не видели, и они готовы верить во что угодно и кому угодно... Не все, конечно... Среди них есть и такие, которые знают, что в их несчастьях виноват не Курупи и не какой-то другой злой дух... Они знают это, задумчиво произнес повар. - Знают и все помнят... и хорошо помнят, Ансельмо... И все же положение твое незавидное. Молодой хозяин хочет на Курупи свалить все несчастье...
- Что же мне делать, Бальбино?