Я оглянулся. "Помощник" геолога вскочил, словно и не спал, и поспешно вышел из палатки.
Так, значит, мне все-таки придется увидеться с Вудстоком.
Кто-то откинул полог палатки, и на пороге показался... Ханусси!
- Это ваш повар, не так ли? - спросил агент.
Я молча кивнул, не сводя глаз со старика.
- Не замечали ли вы за ним каких-нибудь... странностей?
Глаза старика умоляли: "Спаси! Спаси!"
Помедлив, я твердо ответил:
- Нет, ничего плохого о нем сказать не могу. Ханусси-ака всегда был очень вежлив, предупредителен и честен. А что такое?
Полицейский внимательно и задумчиво смотрел на меня, не отвечая, потом усмехнулся, что-то быстро записал и сказал старику:
- Ладно, убирайся, старый нассаб! Но упаси тебя аллах встретиться со мной снова. Понял?
- Эйва йа сиди, - пробормотал старик, - йа саадат бей, йа ["Да, мой господин... ваше превосходительство..."], - и, низко кланяясь, исчез за дверью.
- Пожалуй, вы правы, - задумчиво проговорил полицейский агент и, вставая, подал мне руку. - Благодарю вас, йа устаз. До свидания.
Вернувшись к себе в палатку, я долго ворочался на кровати и никак не мог уснуть. Неужели это старик подбрасывал нам змей? Зачем? Вот уж от кого не ожидал!..
Наконец я, кажется, начал засыпать, как вдруг услышал тихий зов, похожий на шелест:
- Вы не спите, йа эфенди?
Я приподнялся на кровати.
- Ханусси?
- Эйва, йа сиди. Выйдите, пожалуйста, на минуточку.
Я вышел из палатки и едва не наткнулся на старика. Он стоял на коленях и так пополз ко мне, пытаясь поймать и поцеловать руку.
- Вы с ума сошли, Ханусси! Встаньте немедленно, или я уйду! Что это еще за цирк.
- Ш-ш-ш... Не надо кричать, - прошептал старик.
Я поднял его за плечи, втащил в палатку и посадил. Хотел зажечь фонарь, но он поспешно остановил меня:
- Не надо, сэр, мне стыдно смотреть вам в глаза.
Когда я сел в темноте напротив него на койку, Ханусси торопливо, сбивчиво заговорил. Он сильно волновался, часто вставлял арабские слова, то понижал голос до едва слышного шепота, то вдруг почти вскрикивал:
- Я виноват перед вами, и нет мне прощения. Но он заставил, он - страшный человек, йа устаз! Я знаю его давно и все рассказал начальнику. Вы всегда ко мне хорошо относились, но этот дьявол пришел и оказал: "Следи за ним, он замышляет недоброе против твоей страны". И я стал следить... Я даже тайком ходил за вами в эту проклятую пирамиду и едва не провалился там в глубокую могилу...
Так вот чью тень я видел тогда в пирамиде Хирена! И шаги мне вовсе, значит, не послышались...
- Но он хотел большего. Он хотел, чтобы я отравил вас, подлый нассаб! Но я сказал: "Нет!" И все-таки он заставил меня сделать зло. Я не мог спорить с ним. Я был его давний должник, и он крепко держал меня в руках, йа эфенди, - вы не знаете... Тогда я согласился подбросить змей, чтобы задержать вас в лагере. Но ведь это было не опасно, у вас была сыворотка, и ганеш не мог убить никого, правда? И я первый каждый раз поднимал тревогу. Но все равно я должен сидеть в тюрьме вместе с этим шайтаном, а вы спасли и защитили меня, йа эфенди...
Он опять начал в темноте ловить мою руку.- Я крепко схватил его за запястья:
- Ну, успокойтесь, Ханусси-ака. Вы сделали плохое дело, но все кончилось благополучно, и мы можем забыть о нем. Идите и спокойно спите.
- Вы не уволите меня?
- Конечно, нет. Где мы еще найдем такого повара?
- Я должен был вам все рассказать, а то у меня мафиш кеф [Плохое настроение (арабск.).], лежал камень на душе. - Он что-то торопливо сунул мне в руку и, как тень, исчез из палатки, прошептав на прощание: - Храни вас аллах, йа эфенди!
Я зажег фонарь и посмотрел, что же это дал мне старик. Так и есть - амулет, несколько бредовых фраз на грязном клочке бумаги.
Я хотел тут же порвать его, но потом решил сохранить для домашнего музея. И только тут вдруг до меня дошло, что весь вечер старик называл меня не "йа хавага", как прежде, а "йа эфенди"!..
Наутро, часам к десяти, весь песок выгребли, и мы могли двинуться дальше по загадочному коридору.
Он привел нас к заштукатуренной двери. На ней виднелись знаки царского погребения - шакал с девятью пленниками и личная печать фараона. Никаких следов повреждений - значит грабители так и не сумели сюда добраться!
Я вопрошающе посмотрел на доктора Шакура. Он также молча кивнул. И я начал осторожно сбивать ломиком штукатурку.
Постепенно обнажились обе створки двери, задвижка. Я потянул за нее.
И дверь медленно, с тихим скрипом раскрылась...
Перед нами была продолговатая комната, у дальней стены ее стоял саркофаг из золотистого алебастра. Свет наших фонарей словно проникал сквозь его стенки и заставлял их светиться изнутри мягким, трепетным, сиянием.
А вокруг саркофага вазы, сундучки, кресла и парадные ложа, как и в нижней фальшивой камере, - но на этот раз, кажется, в полной целости и сохранности!
- Эль-хамду-лил-лах! - прошептал за моей спиной доктор Шакур и вдруг громко начал читать нараспев одну за другой суры корана.
Рабочие подхватили высокими голосами.
Мы решили пока не входить в погребальную камеру, прервать работу и все приготовить для фотографирования и зарисовок. Снова закрыли дверь, тщательно опечатали ее. Вход в гробницу закрыли железной решеткой, и возле нее на страже встали два солдата из пограничной охраны.
И все-таки я с большой неохотой покидал гробницу: словно где-то в глубине души опасался, как бы она не исчезла, точно чудесный мираж, как бы не улетучилась таинственным образом.
Когда мы подходили к лагерю, вдруг взревели моторы самолета, второй день тихо дремавшего под жгучим солнцем. Издали я увидел идущих к нему людей.
Впереди, заложив за спину руки, на которых сверкали кандальные браслеты, понуро шагал Афанасопуло. За ним шел Вудсток.
Заключали шествие двое в серых плащах и серых шляпах, одинаково чуть сдвинутых набок.
Наскоро закусив и сделав все необходимые приготовления, мы, несмотря на полуденный зной, поспешили обратно в гробницу.
Я уже сделал шаг через порог - и вовремя отдернул ногу.
Прямо на полу возле самой двери лежал маленький глиняный кирпичик, на нем - такой же крошечный, словно игрушечный, факел и несколько черных крупинок горелого древесного угля. Едва не раздавил их своей ножищей!
Присев на корточки, я осторожно взял странный кирпичик в руки и с трудом разобрал надпись, едва проступавшую сквозь пыль веков:
"Я удерживаю песок, чтобы он не засыпал тайный покой.
Того, кто захочет меня обойти, я остановлю
пламенем пустыни.
Я предал пески огню.
Я заставил свернуть на неверную дорогу.
Я здесь для защиты Озириса..."
Несомненно, это было магическое заклинание, а под именем бога Озириса имелся в виду сам Хирен.
Осмотр и фотографирование погребальной камеры велись в том же порядке и строгой последовательности, как и раньше, так что нет смысла все пересказывать.
Не буду я подробно перечислять и все наши находки, иначе книга превратилась бы в объемистый каталог. Их полный список насчитывает свыше восьмисот названий.
Вокруг саркофага были аккуратно разложены самые различные предметы, какие только могли понадобиться покойному фараону в загробных странствиях. Тут были две боевые колесницы, украшенные золотом и слоновой костью, оружие и посуда, тугие луки, драгоценности, золотые кубки, весла из черного дерева и модель ладьи. Одних статуэток-ушебти оказалось больше сотни!
В изголовье саркофага стояла лампа из белого камня. Она выглядела очень простой и строгой: никаких рисунков, почти нет резьбы. Но когда мы опустили в нее фонарик, лампа вдруг засияла радостным и мягким светом, а на стене ее выступило изображение фараона Хирена, каким-то непонятным образом скрытое умелым мастером внутри камня.