Мы и пошли, ветром гонимы. А у меня, как и после посещения первого учителя, в душе царило невероятное смятение. Каждый из них был в чем-то прав, но в то же время не совсем, всё вызывало сомнения, а хотелось от учителя услышать Истину. Истину в последней инстанции. Может быть, свою истину. И постичь ее. Про себя хихикнула: «Индивидуальная истина, это интересно. А может, истина для каждого своя?». Хотелось с кем-то поговорить об этом, поэтому, за неимением другого собеседника, поделилась мыслями с Котигорошком. Он почесал затылок и ответил:
– А зачем тебе истина? Ее в карман не положишь, ею не наешься. Ты еще про мудрость поговори, что она такое. Тоже интересно. Мне вот в голову пришли слова. Откуда, право слово, не знаю, чудные какие-то:
Безумство храбрых – вот мудрость жизни!
Безумству храбрых поём мы песню! [8]
– А мы ведь с тобой храбрые. Я совсем без ума, значит, безумные. Выходит, мы с тобой имеем мудрость жизни. Здорово, правда?
И он запел свою песню: «Мы идем и поем: там, там, там. Мы идем и поем: там, там, там».
Я заткнула уши и побрела за ним следом, но вдруг Котигорошек споткнулся, толкнул меня, странно посмотрел и произнес:
А вы на земле проживете,
Как черви слепые живут:
Ни сказок про вас не расскажут,
Ни песен про вас не споют! [9]
– Ой, что это мне в голову пришло? – удивился он сам себе. – Не иначе откровения сами собой меня посещать начали, когда я не думаю. Прав был учитель, точно прав, думать вредно. Может, это не о нас. Я не хочу, как черви, хочу героически. Хочу, чтобы о нас сказки рассказывали.
– Расскажут, Котя, обязательно расскажут, – успокоила я его.
И почему в этом мире в голову лезут такие странные мысли: то об истине, то о мудрости, то о том, как правильно жить. Почему?
Кажется, я расту
Котя подмигнул мне довольно хитро, перекинул булаву с одного плеча на другое, перестал петь и начал насвистывать.
Мы шли вроде вперед, хотя, что в этом мире это самое «вперед»? Мы и по кругу могли идти, и назад. Никаких ориентиров — ни во времени, ни в пространстве. Вот только есть стало хотеться сильно – значит, идем долго. Предложила Коте остановиться перекусить, в этом он всегда радо меня поддерживал. Нашли ручеек, достали сухари, сало, узвар и с удовольствием то ли пообедали, то ли позавтракали, а может, даже и поужинали, совсем счет времени потеряли.
Заметила внимательный взгляд Котигорошка.
– Что? Что-то не так? Чего ты на меня так смотришь?
– Крош, у тебя штаны, что ли, усохли, да и у рубашки рукава коротки стали. Ты их стирал на прошлой стоянке, и они сели?
Он так и обращался ко мне, как к мальчику. Да и вел себя, как со сверстником, только хиленьким. Держался весьма благородно, понимал, что я слабая, и всегда помогал – тяжести не давал таскать, через препятствия разные переводил. Хороший он парень, право слово. Про село свое рассказывал, про мамку. Любил ее явно. Последнее время даже откровенных глупостей не говорил, все больше молчал и меня слушал, петь перестал, только насвистывал. Меня это устраивало. Я ему рассказывала про то, чему меня Рыжая Корова учила. Слушал внимательно и запоминал. Учился быстро. Я так быстро не могла, даже обидно. Через неделю читать начал. Я ему слова на песке писала, буквы-то он знал. В первый же день как слоги складывать разобрался, а под конец седмицы целые предложения зачитывал. Я поражалась.
Я так и ходила одетая, как мальчонка. Девичьей одежды у меня не было, да и зачем лишнее внимание привлекать, в штанах-то сподручнее. А они, и вправду, стали коротковаты, и я в них выглядела, как подстреленная. Как бы проверить, неужели, правда, сели? Вспомнила, что есть запасные такого же размера, надо сравнить, их я не стирала. Вытащила, сравнила и – о чудо – поняла, что действительно выросла. Да прилично так выросла, то-то мне все время есть хочется.