– А какая она, эта судьба? – тихо перебила я Рыжую Корову и крепче ухватилась за ее шею.
Страшно было расставаться. Всю жизнь рядом с ней прожила. Да еще на прощанье коровка так неясно говорила. Речи все туманные, непонятные. Какая-то судьба, искать кого-то или что-то и где-то. Опять же, пройти надо огонь, воду и медные трубы, а что это такое – не говорила. Все намеками. Моторошно, тревожно.
– Судьба? Какая она?
– Да разная, – вздохнула корова. – Каждому своя. Хуже, когда ее нет – все одно, что жил, что не жил, никакого следа от тебя не останется.
Корова как-то странно захлопала глазами и отвернулась, недолго помолчала, а потом лизнула меня шершавым языком в шею:
– А теперь прощай, Крошечка, свидимся, думаю. Дойдешь до перекрестка семи дорог, там внимательно послушай свое сердце и определись, куда идти и что делать.
Махнула головой и пропала, как и не было ее. Осталась я совсем одна. Посмотрела на дом, в котором последние три года жила, а сожалеть-то и не о чем. Нашла палку, привязала к ней узелок с одеждой и снедью, закинула за плечи и отправилась в путь.
Начало дороги
Я вспомнила, как уходила.
Ночь на дворе, темно. Но не страшно. Ночь для меня – тысячи звезд, из которых люди складывают созвездия, кто, как и что видит. Смотрела на звезды и представляла бегущих по небу героев, таинственных зверей и драконов. Они подмигивали мне, о чем-то шептались между собой. От их присутствия, пусть и высоко в небе, делалось не так одиноко. Казалось, у них со мной, Крошечкой, какая-то общая тайна, о которой никто никогда не узнает. Может быть, они и не имели ко мне никакого отношения, может, так мне только хотелось. Все может быть, и все-таки так ярко они светили, подмигивали и подбадривали меня этой ночью, и в иные тоже.
Темные, еще не покрытые листьями, деревья качались, кивая макушками, а я шла и шла вперед до самого рассвета. Я выросла в лесу. Тринадцать лет жила в чаще с Рыжей Коровой, мне ли не знать лес, мне ли его бояться. Я понимала его шепот, его настроение, слышала его напутствие. Когда солнце взошло, я нашла подходящее место для отдыха за кустами орешника, постелила плащ и прилегла. Догонять меня, ясное дело, никто не станет, кому я нужна, но мало ли кто по дорогам бродит? К ней, к дороге, еще привыкнуть нужно.
Вскорости привыкла. Так шла по ней от села к селу. Все меня за мальчугана малолетнего принимали. Рассказывала правдоподобно-печальную историю, что к родственникам в дальнее село иду, так как один-одинешенек остался. Где подработаю на побегушках, где просто добрые люди покормят. Так и шла все дальше и дальше, куда глаза глядят. Неделю шла, другую, пока совсем далеко от дома не оказалась. Задумывалась иногда: не жалко ли? Нет, не жалко, и возвращаться не хотелось, вот только любимой Рыжей Коровы не хватало, она у меня и нянькой была, и учила меня, и помогала, и защищала. В одночасье все изменилось, и рассчитывать я могла только на себя. Поэтому вперед и только вперед.
Единственное, что смущало, и сильно смущало, так это то, что со мной что-то происходило. Все окрестные собаки вдруг начали ластиться ко мне, а я плакала от умиленья, глядя на каждого щенка или огромную мохнатую зверюгу. Собаки стали мне понятнее и часто дороже людей. Я делила с ними мой скромный ужин и даже иногда сама оставалась голодной, так хотелось накормить всех. Другие животные тоже радовали. При виде зайчиков и белочек я затаивала дыхание, преодолевая желание коснуться их шерсти и погладить. Но в отличие от собак, они дикие и не подпускали к себе близко. А собак вертелось рядом много. Иногда за мной бежало до двадцати псов, которые постоянно перегавкивались между собой. Сама понимала, что внимание к животным у меня какое-то чрезмерное, но ничего не могла поделать. Из-за этих свор меня не всегда брали на ночевку. Приходилось устраиваться на ночлег на земле, в окружении теплых собачьих тел. Все бы ничего, только псиной от меня несло за версту, а вода в речках и прудиках была еще холодная, вот я и провонялась вся.
Жалела я не только собак, но их особенно. Думаю, чем беззащитнее существо, тем больше моего внимания оно привлекало: маленькие плачущие детки, тяжело работающие люди, больные старики, убогие нищие. Когда мне на глаза попадался идеально подходящий для жалости объект, душа сжималась от нестерпимой боли, которая и доводила меня до слез. Сделать-то я ничего не могла, вот и рыдала в большую тряпку, которую теперь все время держала под рукой. Непонятные вещи со мной происходили. Знала, что слезами никому не поможешь, но и с собой ничего поделать не могла. Помогала по силам, но средств уже не хватало, сама часто оставалась голодной, и плакала от невозможности прокормить моих любимцев.