Выбрать главу

Мы зашли в подъезд. По-моему, консьержка просто хотела от нас отделаться: она ничего не видела — ни воров, ни собаки, и вообще вся эта история ей изрядно надоела.

Смущенные и разочарованные, мы вышли на улицу.

— Во всяком случае, — сказал Корже, — грабители не могли сюда подъехать на машине: это было бы слишком опасно. На таких маленьких улицах очень хорошо слышен шум мотора, особенно ночью.

— Возможно, — согласился Сапожник, — они оставили свою машину на набережной, а в ней должен был быть еще один человек, чтобы в случае чего предупредить об опасности. Корже потащил нас на набережную. — Посмотрите! — сказал он. — Возможно, машина ждала здесь, возле кафе «Пти-Божоле», и человек мог увидеть привязанного Кафи!

Да, это действительно возможно, но зачем им понадобился Кафи? Обычно овчарки не подпускают к себе кого попало. Человек ведь не знал, что собака не кусается… Может быть, он заметил записку на железном столике? Впрочем, это ничего не меняло: Кафи был потерян для меня навсегда.

Корже предложил обратиться в полицию.

Полиция! Это слово приводило меня в ужас. Я еще не привык к полицейским. Меня смущала их форма, особенно фуражка. В Реянетте не было настоящих полицейских, то есть был один — совсем пожилой, без формы, он иногда расклеивал объявления, а тут — совсем другое дело…

— Да, — согласился Сапожник, самый маленький, но самый решительный из нас, — надо идти в полицию. Но не всем: я знаю этих полицейских, они не любят лионских мальчишек — «шпану», как они выражаются, — и могут нас просто выгнать. Пойдут трое: Тиду, Корже и я.

Он знал, что комиссариат находился недалеко, рядом с площадью Терро. Это очень красивая площадь с фонтаном и голубями. Я так волновался, что шел последним, а подойдя к двери, совсем растерялся.

— Не съедят же они нас, — сказал Сапожник. — И потом, это ведь не мы совершили ограбление.

Мы открыли дверь и оказались в прокуренном помещении, где сидело несколько полицейских; они смотрели на нас насмешливо и удивленно.

Глядите, какие у нас клиенты! Не иначе как потеряли кошелек с двадцатью пятью су[2]…

Нет, не кошелек, — храбро возразил Сапожник, — а собаку… его собаку — красивую немецкую овчарку. Она пропала в ту ночь, когда произошло ограбление на улице Руэтт.

Полицейские рассмеялись.

— А при чем тут ограбление?

Обескураженный тоном полицейского, Сапожник смутился и замолчал. Тогда заговорил Корже:

У меня с собой газета… посмотрите, кража произошла между четырьмя и семью часами утра рядом с набережной Сен-Винсен. Как раз в это время собаку привязали рядом с кафе «Пти-Божоле», чтобы утром Тиду ее забрал.

Ну и что? Что это доказывает?

Корже тоже замолчал, но Сапожник уже снова обрел уверенность в себе. Очень торопливо, опасаясь, что его не дослушают, он рассказал о приключениях Кафи.

— Ладно, ладно, — отмахнулся один из полицейских, — эти сказки нас не интересуют. Вы что же, вообразили, что мы поставим на ноги всю лионскую полицию ради какой-то собаки? К тому же грабители с улицы Руэтт давно в бегах… Ну-ка, брысь отсюда! Исчезните!

Мы вышли на улицу.

— Как всегда, — вздохнул Сапожник, — полицейские ничего не поняли.

Все было кончено. Надежда, которую утром оживил во мне Корже, окончательно погасла.

СОБАКА, ПОХОЖАЯ НА КАФИ

Шли недели, долгие сырые и холодные недели. «Компания Гро-Каю» вернулась к своим привычным делам. Их разочарование было огромным, но не шло ни в какое сравнение с моим — они ведь не знали Кафи, а это совсем другое дело. Ребята могли забыть, утешиться, а я — нет.

— Мой бедный Тиду, — вздыхала иногда мама, — ты сильно изменился. Наверное, тебе не хватает реянеттского солнца?

Она говорила о солнце, но имела в виду Кафи — ведь мама считала, что он все еще в Реянетте.

Стоял декабрь. Мои приятели больше не играли на бульваре и не собирались на Крыше Ткачей. Теперь они спускались в центр города — на площадь Терро, к театру, где увлеченно разглядывали украшенные к Рождеству и Новому году витрины магазинов.

— Тиду, пошли с нами! — уговаривали меня ребята.

Я ходил с ними несколько раз, но меня интересовали не магазины, а собаки, которые изредка встречались в этой части города. По четвергам и воскресеньям, если было не очень холодно, я предпочитал наведываться в приют. Наконец сторож сжалился надо мной и пообещал сразу же написать, если вдруг приведут немецкую овчарку, похожую на Кафи. Я от души поблагодарил сторожа и оставил ему адрес Сапожника.

Это меня немного успокоило. Каждое утро, придя в школу, я с нетерпением ждал Сапожника. Так ничего и не получив, я решил, что сторож, наверное, забыл о своем обещании, а может, заболел, или его заменили… Я снова отправился в приют. Сторож оказался на месте… а Кафи не было.

В первых числах января так похолодало, что Сона замерзла, а на Роне стали появляться ледяные островки. «Компания Гро-Каю» поредела: многие по вечерам сидели дома, и только некоторые приходили на бульвар поиграть в мяч. Наконец в середине месяца температура повысилась. Дни стали длиннее. Мы снова каждый день спускались на набережную — туда, где выгуливали собак.

Как-то раз один из ребят, прибежав утром в школу, сказал, что вчера вечером, когда уже совсем стемнело, он возвращался от своей тети с другого конца Круа-Русс и столкнулся нос к носу с точно такой же немецкой овчаркой, как Кафи. Когда он позвал пса по имени, тот поднял уши, насторожился и подошел поближе.

А какие у него были лапы? Лапы-то ты разглядел?

Я не мог разглядеть, было совсем темно… но я уверен, что это он.

Почему ты не попытался его привести?

Не смог… Когда я хотел его погладить, он убежал. Но можешь мне поверить: это был Кафи, только очень худой, и это неудивительно — он ведь уже столько времени болтается один по улицам.

Где это было?

На улице От-Бютт, рядом с фуникулером Круа Паке, только на том конце.

Ребята были настолько уверены, что их товарищ не ошибся, что тут же потащили меня на улицу От-Бютт.

— Это здесь; вот так я шел, когда его заметил— он к чему-то принюхивался на тротуаре. Уверен — он вернется.

Мы ждали до темноты; собака так и не появилась. Несмотря на неудачу, маленький лучик надежды, никогда не угасающий до конца, вновь ожил в моем сердце. Я стал ходить на улицу От-Бютт каждый день, так как знал, что потерявшиеся собаки долго бродят на одном месте, если что-то показалось им знакомым. Эта улица была похожа на нашу: такие же высокие неказистые дома, напоминающие коробки, которые так не понравились мне в день переезда. Я ходил по этой улице из конца в конец, а когда уставал — садился на ступеньку, подложив под себя портфель, чтобы не замерзнуть.

В понедельник резко похолодало, а наутро город проснулся совершенно белым от снега. Сначала я расстроился, а потом сообразил, что на снегу следы от собачьих лап будут заметнее. Как только закончились уроки, я сразу побежал на улицу От-Бютт. Увязая в снегу, я упорно искал следы, а когда устал — прислонился к стене: было слишком холодно, чтобы сидеть на ступеньках. Прошло уже восемь дней с тех пор, как я пришел сюда впервые! Шансы найти Кафи были невелики. Видимо, тот парень просто ошибся. Я подумал, что возвращаться сюда бесполезно.

Постепенно моя спина заледенела, а ноги увязли в снегу.

— Разве можно тут торчать столько времени, иди-ка ты скорее домой, согрейся! — сказала проходившая мимо старушка.

Я не пошевелился; несмотря на холод, у меня не было ни малейшего желания двигаться. Как ни странно, я все еще на что-то надеялся… Потом вдруг меня зазнобило, дома покачнулись, и я стал плохо видеть. Я хотел растереть руки, но почувствовал, что теряю равновесие. Мне стало страшно… а потом все исчезло.