Когда я открыл глаза, кто-то пытался меня поднять.
— Бедный малыш, что же ты лежишь на снегу? Тебе что, плохо?..
Я посмотрел на склонившуюся надо мной женщину.
Собака… Она пришла?
Какая собака?
Кафи!
Женщина подумала, что я брежу, и помогла мне подняться.
— Ты не можешь сейчас идти домой! Пойдем, я дам тебе чего-нибудь горячего.
Пошатываясь, я побрел за ней. Она жила рядом, в одном из этих больших серых домов, на четвертом этаже. Я с большим трудом преодолевал каждую ступеньку. Войдя в квартиру, я почувствовал, как после уличного холода меня окутало домашнее тепло. Вдруг мне стало стыдно, что я сюда пришел, и я повернулся, чтобы уйти.
— Нет, погоди! Я тебя не отпущу, пока не выпьешь чашку горячего липового чая.
Пока моя спасительница кипятила воду, я рассматривал кухню; она очень напоминала нашу — только была еще беднее.
— Я не в первый раз вижу тебя на нашей улице. Что ты здесь делаешь? Ждешь товарища?
Я отрицательно покачал головой.
Ищу свою собаку, она потерялась… немецкую овчарку… Скажите, мадам, вы ее не встречали? Мой товарищ уверен, что видел ее здесь на прошлой неделе.
Я никаких собак не видела… и мой муж тоже, хотя мы часто выходим. Как она выглядит?
Красивая немецкая овчарка, кончики лап рыжие.
И давно ты ее потерял?
Я начал ей рассказывать историю Кафи, как вдруг из-за двери послышался слабый голос:
— Мама, кто там?
Женщина приоткрыла дверь.
— Ничего особенного, Мади, это просто мальчик, он замерз на улице, и я привела его согреться. Он искал свою собаку.
Она тихонько прикрыла дверь, но через несколько секунд ее опять позвали:
— Скажи, мама, а можно мне с ним поговорить?
Женщина с сомнением посмотрела на меня, потом на дверь. Я решил, она не хочет пускать меня из-за беспорядка, но оказалось, что дело совсем не в этом.
— Ну же, мама! — требовал голос. — Пусть войдет!
Наконец женщина решилась меня впустить. Я замер у порога. Девочка лет десяти — двенадцати полулежала в шезлонге, облокотясь на подушки; она повернула ко мне свое очень бледное лицо с огромными темными глазами.
— Она болеет, — сказала вполголоса мама девочки, — ей нельзя вставать.
Несмотря на смущение, я подошел поближе. Похоже, девочка была счастлива увидеть хоть кого-нибудь.
Так ты потерял собаку? Как же тебе, наверное, грустно! Я тоже очень люблю собак, "но у меня, к сожалению, никогда не было своей. Осенью, когда папа водил меня в парк, я всегда брала с собой несколько кусочков сахара, чтобы угощать встречных собак… А как звали твою?
Кафи.
Какое странное имя.
Это большая немецкая овчарка, я ее очень любил. Ведь это я ее вырастил.
Сядь сюда, на стул. Расскажи мне о ней, ладно? Как ты ее потерял?
Заставив меня выпить большую чашку чая, мама больной девочки вернулась на кухню — наверное, готовить ужин. Вздохнув, я уселся на стул. Рассказать историю Кафи?.. Она была такой длинной… и зачем? Ведь уже все кончено. Но девочка приподнялась на подушке и приготовилась слушать.
— Ну же, рассказывай!
И вот я начал рассказывать о своей собаке. Сначала мне казалось, что ей будет скучно — ведь она никогда не знала Кафи… Но девочка слушала так внимательно, что я сам увлекся своим рассказом. Я как бы заново переживал все, что с нами произошло — со мной и с Кафи; мне даже стало казаться, что он здесь, рядом, лежит у шезлонга и, склонив голову набок, старается понять, о чем я говорю.
Когда я закончил, мы долго сидели молча. По лицу больной девочки текли слезы.
— Бедный Кафи!.. — прошептала она. — Ты обязательно его найдешь, я уверена, что найдешь!
Я грустно улыбнулся. Вдруг, посмотрев в окно, я обнаружил, что уже совершенно темно. Мама, наверное, ужасно волнуется! Надо было возвращаться.
— Уже! — воскликнула девочка. — Но ты вернешься, скажи? Ты придешь? Расскажешь мне еще про Кафи?
Я был потрясен тем, что она поняла и разделила мое горе. Ее глаза так необыкновенно блестели, когда она сказала: «Я уверена, что ты его найдешь», — что я ей поверил. Конечно, ребята в школе говорили мне то же самое, но у нее это звучало совсем по-другому. Нет, этот чистый голос не мог ошибиться…
МАДИ
На следующий день я не смог пойти на улицу От-Бютт. Мама попросила меня посидеть с младшим братом, пока она сходит к одной даме, которая хотела нанять горничную. Как оказалось, в Лионе жизнь тоже непроста. Хотя здесь папа и зарабатывал больше, чем в Реянетте, денег все равно не хватало: плата за жилье была выше, чем там, а из-за холодного и сырого климата угля для отопления требовалось намного больше; к тому же теперь у нас не было огорода, чтобы запастись овощами. Поэтому мама и решила найти себе работу на несколько часов в день, пока Жео в детском саду.
Этот вечер показался мне таким длинным! Больше не надеясь встретить Кафи на улице От-Бютт, я все время думал о маленькой больной девочке. Мне хотелось снова ее увидеть, поговорить о Кафи, о Реянетте… Я был уверен, что она тоже была бы рада.
К счастью, следующий вечер оказался свободным.
— Ну, давай, — с улыбкой сказала мама, — иди скорее к своим ребятам, а то, я вижу, тебе не терпится!
Перед уходом я попросил у нее разрешения взять несколько фотографий из деревянной шкатулочки.
— Зачем? — удивилась мама. — Ты ведь им уже показывал эти снимки.
Я смутился и покраснел.
— Ты знаешь, мама… это не для ребят.
Я робко объяснил ей, что позавчера вечером случайно познакомился с одной девчонкой — моей ровесницей, она болеет и скучает.
— Скажи, мама, можно мне пойти туда еще?
Мама обрадовалась моему хорошему настроению, ведь с тех пор как мы переехали в Лион, я почти все время грустил.
— Иди, Тиду! Я даже рада, что ты в такую плохую погоду сидишь в тепле, а не бродишь по улицам. Только не слишком задерживайся!
И я убежал, унося с собой фотографии. Как же я запыхался, пока бежал на улицу От-Бютт! На лестнице мне пришлось дважды остановиться, чтобы перевести дух. Но как только я оказался перед дверью, моя решительность моментально улетучилась: может, она уже забыла обо мне или ее мама будет против…
Все же я осмелился постучать. Дверь тут же распахнулась, и передо мной оказалась та самая женщина, которая откопала меня в снегу; она улыбалась.
— А, вот и ты… входи!
Я прошел в крошечную, но хорошо протопленную кухню. Тут же из комнаты послышался слабый голос:
Мама, кто там?
Это он! Значит, меня ждали!
На этот раз мама девочки без колебаний подтолкнула меня к комнате. Девочка лежала в своем шезлонге в той же позе, что и позавчера вечером.
— А я тебя вчера прождала весь вечер… думала, ты уже никогда не придешь.
Она улыбалась, и я понял, что она действительно очень рада меня видеть. Я объяснил, почему не пришел вчера.
Когда ты ушел, до меня дошло, что я даже не знаю твоего имени… Меня зовут Мади, а тебя?
Тиду.
Тиду, — повторила она. — Я не знаю ни одного Тиду в Лионе.
Мади знаком предложила мне сесть.
— Садись здесь, с этой стороны, чтобы я тебя лучше видела, а то мне нельзя наклоняться вперед.
Я пересел поближе. Мне трудно было привыкнуть к ее неподвижности. В тот раз я не заговаривал о ее болезни, а сейчас осторожно спросил:
Тебе очень больно?
Нет, что ты! То есть только когда я двигаюсь. У меня болит правое бедро, в кости.
А давно ты болеешь?
С лета. В последние дни перед каникулами мне уже было больно ходить в школу. Врач сказал, что это очень надолго…
— Ты никогда не выходишь?
Она улыбнулась.
А как ты себе это представляешь? Мне же нельзя двигаться!