Ее спутник добрался до рентгеновского сканера прежде, чем охранники пропустили их преследователей. Пока Мара ждала Бена, она смотрела, как охранник, переговариваясь по радио, сравнивает какой-то документ с паспортом китайца. Когда Бен забрал свои вещи с конвейерной ленты и надел ботинки, ко второй очереди бросилась целая ватага охранников и окружила китайца. Его товарищ начал медленно пятиться из очереди. Зря старался.
Бен едва оторвал Мару от зрелища. Пока они шли к выходу на посадку, она выудила из сумочки мобильник.
— Джо, мы преодолели все препоны в танжерском аэропорту.
— Слава богу.
— Зато нашему китайскому другу и его помощнику повезло меньше.
— Я описал ваших преследователей кое-кому из марокканского правительства и предположил, что у них не все в порядке с документами. Марокканская полиция задержала их, чтобы выяснить этот вопрос.
— Как тебе это удалось?
— У меня до сих пор сохранились кое-какие друзья в коридорах власти, — усмехнулся Джо.
53
Зима и весна 1500 года
Сагреш и Лиссабон, Португалия
Антонио идет вдоль серого крепостного вала, пока не достигает крайней точки Сагреша. Стоя на краю почти вертикальной скалы, он смотрит вниз, как там разбиваются о камни волны прибоя, и думает, какими они теперь кажутся ему маленькими.
Он делает глубокий вдох и пытается набраться мужества. Ему страшно пройти по пыльным улочкам своего городка возле Сагреша и постучаться в ее дверь. Он так не боялся, даже когда огибал Африку, держа курс на Индию. Ведь он собрался постучать в дверь Хелины.
Но Антонио понимает, что должен идти. Он должен выяснить, стоят ли чего-то те реалы, которые сейчас горят в его карманах. Он должен выяснить, примет ли его Хелина.
Он расправляет плечи и уходит со скал Сагреша в сторону родного городка. Он проходит мимо скромных жилищ своих друзей детства и знакомых рыбаков. Ему кажется, будто из одного окошка его кто-то зовет. Но он не останавливается. У него другая цель.
По мере того как он приближается к заветной улице, дома становятся все солиднее. Он узнает внушительные резиденции городских правителей и несколько изящных купеческих домов. А потом он видит его — побеленный известкой дом Хелины.
Антонио подходит к черному входу. Отряхивает пыль с темного плаща и новенького изумрудного камзола. Приглаживает волосы и похлопывает кисет с монетами, словно тот один дает ему право действовать. Только после этого он поднимает руку, чтобы постучать в дверь, и видит, что рука трясется, чего ни разу не случалось за весь поход в Индию.
На стук никто не выходит. Антонио ждет долго. Пока он размышляет, что теперь делать — постучать еще раз или, быть может, уйти и вернуться чуть позже, дверь со скрипом приоткрывается. На небольшую щелку.
Он видит глаза горничной Хелины, Санчи. Смотрит она отнюдь не дружелюбно. Она никогда не одобряла тайные прогулки своей хозяйки с мужчиной, чей статус был ничуть не выше ее собственного.
— Я хочу повидать твою хозяйку. Пожалуйста, передай ей, что Антонио Коэльо вернулся из похода в Индию, став главным штурманом и картографом капитан-майора Васко да Гамы.
— Ее здесь нет, — отвечает Санча, распахивая дверь и упирая кулаки в бока.
— Тогда я зайду попозже. Когда она должна вернуться?
— Нескоро, — отвечает женщина с самодовольным видом.
— Санча, во сколько Хелина должна прийти?
Он старается не выдать голосом нетерпения; он долго ждал, может подождать еще несколько часов или даже дней.
— Она никогда не вернется в качестве дочери в отцовский дом.
— Что ты хочешь этим сказать?
Его так и тянет встряхнуть загадочную Санчу, выбить из нее самодовольство, узнать правду. Но он не может испортить все дело. Пусть даже шансы его невелики.
— Хелина теперь хозяйка в собственном доме в Фару. Отец выдал ее замуж за купца через полгода после того, как твой корабль покинул лиссабонскую гавань.
Антонио не помнит, как выпил последнюю кружку пива. Он не помнит, как кидал кости на игральном столе. Не помнит он и того, как вышел из таверны. В его памяти сохранилось только одно: сокрушительный удар по черепу, нанесенный громилой ростовщика, после того как он растратил все собственные реалы, а потом и взятые в долг.
Антонио открывает глаза. Он лежит в крошечной побеленной известкой комнате, где поместилась только его кровать, один-единственный стул и деревянный крест. Боль нестерпима.
Вбегает монах. Он смотрит на Антонио и говорит: