Это весьма осторожное предположение Набокова, полное оговорок и неясностей, приобрело ясность и очертания, попав в цепкие, умелые руки некоего выходца из Африки Д. Гнамманку (Д. Нияммангу), воспитанника Сорбонны. «Он не пошел вслед за «Немецкой биографией», полной апокрифических, выдуманных сведений, как это до него делали многие исследователи, — пишет Н. Брагинская, — Д. Гнамманку взял за основу тот единственный документ, в котором Ганнибал собственноручно писал о своем месте рождения, — «Прошение» императрице Елизавете Петровне…»
Это называется: «Наша песня хороша, начинай сначала». Прошение было отвергнуто Сенатом и императрицей как недостоверное. А можно ли верить Ганнибалу на слово при его уровне нравственности, тоже показано. Н. Брагинская приводит слова Марины Цветаевой: «Пушкин своим рождением разрушил все расистские теории». Да при этом проведении равенства надо помнить, что не только в добром, но и в дурном расы равны. Среди черных, как и среди белых, встречаются ловкачи, корыстолюбцы, умельцы лихо состряпать личные делишки и проч. Об этом ниже, а теперь все-таки назад, к Набокову.
Невзирая на все сомнения, Набоков все же отправился в далекое путешествие на поиски ганнибаловских корней А. С. Пушкина. Конечно, отправился на свой манер, совершая «кабинетный подвиг», проводя лишние часы, как он сам пишет, «в великолепных библиотеках Корнельского и Гарвардского университетов». В этом своем пути В. Набоков встречается, а вернее, сталкивается с другим путешественником, едущим с той же целью, а именно с Дмитрием Николаевичем Анучиным. Не во времени сталкивается, а в пространстве, потому что Дмитрий Николаевич, 1843 года рождения, умер в 1923 году. А В. В. Набоков пускается в путешествие в 1956 году. Но и в пространстве это столкновение носило своеобразный характер: оба искали Лагон, но в разных местах. Дмитрий Николаевич все-таки в Абиссинии, а Владимир Владимирович в районе озера Чад. Истина так и не была обнаружена обоими до тех пор, пока она не попала в крепкие умелые руки уроженца Чада, камерунца, воспитанника Сорбонны Диедонне Нияммангу, который, конечно же, хорошо знал эти места с их едкой пылью, знойным солнцем, верблюжьими караванами. Набоков же в 1956 году писал: «Таким образом, я полагаю, что вопрос о точном месте «Л» (Лагоны) к моменту написания этой работы остается нерешенным, но я склонен считать, что она находилась в северных областях Абиссинии, где мы бредем, поднимая книжную пыль, вслед за мулами и верблюдами дерзких караванов».
Книжные столкновения обоих путешественников, на первый взгляд, носят географический характер. Но я полагаю, что главные разногласия все-таки этнографические и антропологические. Невзирая на критическое отношение к пушкинскому «африканству», В. Набоков ищет если не абиссинца, то все-таки негра, а Д. Н. Анучин ищет семита. Смешно даже говорить, что неверие в семитское происхождение Пушкина носит у В. Набокова юдофобский характер. В то же время он, конечно, лишен и трусливого интернационализма-объективизма, наподобие приведенного мною выше «русского псевдонима»: не дай Бог, могут подумать, что мы, евреи, хотим присвоить себе русского Пушкина. Вот что в подсознании или даже в сознании подобных «псевдонимов». Невзирая на скептицизм и критику пушкинского пристрастия и пушкинской неточности, В. В. Набоков все-таки, я думаю, не может избавиться от обаяния пушкинской художественности «под небом Африки моей». Но «за неимением другой гипотезы»… Я бы добавил: за нежеланием иметь другую гипотезу, противоречащую Пушкину и его, Пушкина, уверенности в своем негритянском происхождении, чему противоречит исследование Д. Н. Анучина.
«В работе, стоящей ниже всякой критики в том, что касается истории, этнографии и географической номенклатуры, увлекшийся антропологией журналист Дмитрий Анучин (1899)…» Далее уже начинается не интересующее меня набоковское буквоедство. Но подобное заявление В. Набокова о Д. Н. Анучине является для меня загадкой не меньшей, чем происхождение Ганнибала. Я оставляю его на совести В. Набокова. Все имеет свои границы, даже снобизм, особенно когда он становится циничен. Неужели при обширной набоковской эрудиции… Как раз эрудиция меня более всего смущает: «увлекшийся антропологией журналист Дмитрий Анучин» — это все равно что сказать «увлекшийся химией Дмитрий Менделеев». [...] Если бы речь шла о бабочках, то тут еще можно было бы как-то прислушаться к спору. Но в области антропологии, где сам Набоков, вообще-то, нуль… Да и в области географии не более чем любитель.