— В каком смысле исчезла?
— А нет ее нигде. Ни слуху ни духу.
— Откуда тебе знать, кто тут до нас работал?
— Давай я тебе все по порядку расскажу, — вздохнула Любка. — Когда я только-только сюда устроилась, бабушка велела мне Витькино пальто из чистки взять, я и пошла. А на квитанции не Витькино имя стояло, и даже не бабушкино, а Кагарлицкой С.В. Я подумала, должно быть, прежняя домработница пальто сдавала, свою фамилию назвала.
— Почему бы и нет? Я бы тоже, наверное, свое имя назвала, а не Витькино… хотя не знаю, если пальто его.
— Не путай меня, — взмолилась Любка. — Кроме фамилии, там еще были указаны телефоны. Один тот, что в доме, а другой мобильный.
— Понятное дело, домработница оставила свой номер, не бабка же в химчистку пойдет.
— Так вот, — сурово нахмурилась Любка. — Мне страсть как хотелось поговорить с кем-нибудь, кто здесь раньше работал. Не сразу, а через неделю-другую, когда я поняла: что-то в доме нечисто. Квитанцию я сохранила, наверное, предчувствие сработало. Она и сейчас у меня. Хочешь, покажу?
— Ну, покажи, — пожала я плечами, теряясь в догадках, на кой черт мне квитанция на Витькино пальто, да еще полугодичной давности. Любка достала из кармана свернутый лист бумаги и протянула мне. Это был второй экземпляр квитанции, написанный под копирку, фамилия действительно Кагарлицкая, два номера телефона, штамп «Выдано».
— Излагай дальше, — предложила я, так и не поняв, чем квитанция Любку растревожила.
— Я с почтальоншей поговорила, и она подтвердила, что жила здесь до меня девушка, звали Софья. Вроде она тоже с Украины, но этого почтальонша точно не знала. Проработала Софья недолго, месяц-полтора. В ноябрьскую пенсию была тут, а в декабре ее уж не было. Выходит, исчезла она как раз перед моим приходом.
— Почему исчезла? — разозлилась я.
— А потому что нет в городе такой девушки. Почтальонша говорила, на вид ей лет двадцать пять. Есть Кагарлицкая Нонна Николаевна и Кагарлицкая Ольга Павловна, Софья Викторовна тоже есть, но она 1937 года рождения и нашей девушкой быть не может.
— А ты как все это узнала?
— Очень просто. Заглянула в базы данных операторов сотовой связи. И в городскую телефонную книгу.
Несмотря на некоторую дурость, интернет-пользователем Любка была продвинутым, в чем я могла не раз убедиться. В общем, сомневаться в ее словах у меня причин не было.
— Может, у этой Софьи нет мобильного телефона и домашнего тоже нет? Постой, мобильный ведь в квитанции указан? — нахмурилась я.
— Ага. И я по нему позвонила. Но меня скоренько отфутболили, мол, не туда попали. Я позвонила еще раз и вежливо объяснила, что этот номер мне дала Соня Кагарлицкая. А мне ответили, что такой не знают и просили больше не беспокоить.
— Ну, ошиблась приемщица, неправильно номер записала. Софья твоя из России уехала, сама говоришь, она из Украины.
— Нет, Леночка, не уехала, — покачала головой Любка. — И вовсе она не из Украины. Смотри, что я вчера нашла.
Она вновь полезла в карман и протянула мне паспорт. Странички слегка распухли, точно его простирнули, однако все буковки на своих местах, хотя и немного смазанные. Кагарлицкая Софья Витальевна, двадцать пять лет, родилась в селе Кормша, где-то в Мордовии. Страничка с отметками о регистрации пострадала куда больше. Отметок было несколько, но все смазанные, этапы большого пути проследить не удалось. Однако адрес на последнем штампе, хоть и с трудом, я прочитала: улица Танеева, дом пятьдесят три. Временная регистрация закончилась в январе этого года. Я подперла щеку рукой и задумалась.
— Адрес проверяла? — спросила я минут через пять, в продолжение которых Любка пожирала меня жадным взором.
— Само собой, — кивнула она. — Это общага. Я комендантше звонила. Кагарлицкая у них не проживает. Я причитать принялась, что сестру ищу, мол, приехала к сестре и все такое, податься некуда, сирота. Тетка малость подобрела и сказала: она у них ни дня не жила. А регистрация…
— Ясно. Сделали отметочку за скромную мзду. Обычное дело.
— Ага. Девушка издалека приехала, вряд ли у нее здесь родня, если пришлось липовую регистрацию делать. И никто ее бедную искать не будет. Был человек, и нету.
— Это ты сейчас о чем?
— О том, что сгубили девку проклятые упыри, — прошипела Любка, зло косясь в сторону бабкиной комнаты.
— Ты опять за свое? — рявкнула я. — Послушай, убогая. Если верить твоей теории о том, что Маланья наша тела меняет как перчатки, то сейчас ей надлежит быть двадцатипятилетней, а она все еще похожа на печеное яблоко.