Рис.1.
Итак, птеродактили не могли махать крыльями ни по-птичьи, ни через раскачку корпуса из-за отдачи при болтанке головой. Что же они могли? Неужели они владели техникой активного полёта, при которой они крыльями не махали? Анализ Рис.1 позволяет ответить на этот вопрос утвердительно!
Мы просмотрели ряд репродукций окаменелостей птерозавров — вышеприведённая является лучшей из них в том смысле, что здесь повреждения и смещения костей друг относительно друга практически отсутствуют. Поэтому мы исходили из того, что эта окаменелость воспроизводит анатомически нормальное положение костей скелета у птеродактиля со сложенными крыльями. Здесь, как и на других фотографиях, бросается в глаза одна «странность», а именно, наличие «лишнего» сустава в крыле. Действительно, после одинарной плечевой кости идёт двукостное предплечье, а затем… ещё один двукостный сегмент почти такой же длины, как и предплечье. Причём, сама плечевая кость так неестественно коротка и приведена в такое положение в плечевом суставе, что напрашивается вывод: она не выходила за пределы корпуса, и, значит, передняя часть перепонки крыла крепилась, начиная с предплечья. Именно такая анатомия позволяла, на наш взгляд, осуществить поразительный по простоте и эффективности способ создания тяги распростёртыми перепончатыми крыльями.
Действительно, обратим внимание на пару ключиц, соединённых в виде буквы V. При горизонтальном положении корпуса, эта пара ключиц отходила от плечевых суставов назад-вниз, а плечевые кости — назад-вверх. Теперь представим, что птеродактиль имел мышцы между плечевыми костями и соответствующими им ключицами. Сокращение этих мышц стягивало плечевые кости и ключицы друг с другом. При этом ключицы упирались в грудную клетку, и, значит, плечевые кости несколько поворачивались в своих суставах так, что их локтевые концы приопускались вниз. Таким образом, сокращение ключично-плечевых мышц дёргало вниз корневые участки передних кромок распростёртых крыльев; при расслаблении же этих мышц происходил пассивный возврат в исходное положение плечевых костей и, соответственно, передних кромок крыльев. Едва ли можно сомневаться в том, что периодическое сокращение ключично-плечевых мышц приводило передние кромки крыльев в колебательное движение — которое порождало в перепонке волну, бегущую к задней кромке. Эта волна увлекала с собой некоторое количество воздуха и отбрасывала его назад — что и порождало реактивную тягу.
В пользу именно такого полётного движителя птеродактиля свидетельствует ещё и следующее различие в строении его крыльев и крыльев летучей мыши. Перепончатые крылья летучей мыши имеют скелетные рёбра жёсткости, образованные сильно вытянутыми косточками пальцев. Ясно, что такие рёбра жёсткости препятствуют ходу бегущей волны в перепонке — и летучие мыши отмахивают воздух по-птичьи. У крыла же, лишённого таких рёбер жёсткости, условия для хода бегущей волны идеальны — при нужном натяжении перепонки.
Рис. 2.
Кстати, нужное натяжение перепонки было бы весьма проблематично обеспечить, если, в полётном положении крыла, кости его передней кромки были бы вытянуты почти по струночке — как это обычно предполагают. На основе Рис.1, нам представляется полётная конфигурация скелета, схематически изображённая на Рис.2. Крылья были нужны птеродактилям не для того, чтобы поражать их размахом современных исследователей, а для того, чтобы летать. И как раз дугообразные, вынесенные вперёд передние кромки крыльев позволяли, на наш взгляд, решить сразу несколько технических проблем. Во-первых, легко обеспечивалось, на всей площади крыла, нужное натяжение перепонки — с возможностью его регулирования. Во-вторых, создавалось соотношение между длиной и шириной крыла, близкое к оптимальному для генерации бегущей волны. В-третьих, изящно решалась проблема центровки: птеродактилю было достаточно поднять шею и отвести голову немного назад — и проекция центра масс оказывалась на первой трети крыла. Мы вновь имеем дело с гениальным техническим решением!