Увидев меня, она произнесла неожиданно спокойным тоном:
— Доброе утро, миссис Рокуэлл. Как мило, что вы меня навестили.
Я подошла к ней и слегка пожала ее протянутую руку. В этот момент горничная закрыла за собой дверь, оставив нас втроем.
— Зачем вы пришли сюда? — быстро спросила миссис Смит. — Уж сюда-то вам никак нельзя было приходить!
Я достала из кармана записку и протянула ее ей.
— Вы кому-нибудь ее показывали? — спросила миссис Смит.
— Никому.
— Почему вы пришли сюда?
— Потому что я думаю, что это вы ее написали и велели Дамарис отнести ее мне. Я видела, как Дамарис выходила из нашего дома.
Наступило молчание. Наконец, я не выдержала и воскликнула:
— Ведь это вы ее написали, я знаю!
Дамарис обняла мать за плечи.
— Тебе нельзя волноваться, — сказала она ей и с вызовом в глазах обернулась ко мне: — Вы причиняете ей боль!
— Я уверена, что ваша мать может помочь мне выяснить, кто пытается причинить боль мне.
— Не беспокойся, дорогая, — сказала миссис Смит дочери. — Она поступила очень неразумно, придя сюда, но раз уж она здесь, я должна сделать все, что в моих силах.
— Ты и так уже…
— Да, но ведь она не слушается моего совета…
— И что же вы мне советуете? — нетерпеливо спросила я.
— Уезжайте отсюда. Не теряйте ни минуты. Сегодня же возвращайтесь в дом своего отца. Иначе будет поздно.
— Откуда вы знаете?
— Я много чего знаю, — ответила она устало.
— Но скажите же мне, это вы написали записку?
Она кивнула.
— Просто я знаю, что если вы хотите, чтобы с вами и вашим ребенком все было хорошо, вы должны немедленно уехать.
— Но почему я должна вам верить?
— А какой мне смысл вас обманывать?
— Вы же видите, что я не понимаю, что происходит!
— Вижу. Но вы упрямы. Вместо того, чтобы послушать моего совета и исчезнуть отсюда, вы всё хотите заниматься разгадыванием тайн. Вы слишком смелы, миссис Рокуэлл. Ваша смелость может выйти вам боком.
— Прошу вас, — не отступала я, — расскажите мне все, что знаете. Вы не имеете права от меня это скрывать!
— Мама! — выдохнула Дамарис, и тут словно маска наконец упала с ее красивого лица — я увидела, что она вне себя от страха.
Я взяла худую, влажную руку миссис Смит.
— Прошу вас, — сказала я, — расскажите мне. Вы же понимаете, что вы должны мне все рассказать.
— Что я, увы, понимаю, так это то, что вы никогда не поверите мне, если я вам всего не расскажу. Ну что ж… Но это очень долгая история, которая началась много лет назад.
— Я не тороплюсь.
— Вот тут вы ошибаетесь. Вам нужно очень даже торопиться.
— Я все равно не двинусь с места, пока всего от вас не услышу.
— А если я смогу убедить вас, что вы сами и ваш будущий ребенок в опасности, вы уедете сегодня же к отцу?
— Если сочту это необходимым.
— Мама, — снова вмешалась Дамарис, — прошу тебя, не надо!
— Так ты все еще боишься, Дамарис?
— Ты и сама ведь боишься!
— Да, — сказала миссис Смит, — но я думаю об этом ребенке… и о ней. Мы же не можем стоять в стороне и смотреть, как они будут погибать, разве не так? В такой момент мы должны думать не о себе, а о ней.
Я начала терять терпение.
— Господи, ну объясните же мне, наконец, что все это значит!
Поколебавшись еще мгновение, миссис Смит наконец собралась с духом и начала свой рассказ.
— Я вышла замуж против воли своей семьи. У меня было свое собственное небольшое состояние. Как вы знаете, когда женщина выходит замуж, ее состояние переходит в распоряжение мужа. Моему мужу нужны были деньги — ради них он на мне и женился. Я его боготворила. Он был талантливым и преданным своему делу врачом, и я мечтала ему помогать. Его так любили все его пациенты… Он забывал о себе, заботясь о них. Но на самом деле было как бы два доктора Смита. Один из них был тот, который неизменно очаровывал своих друзей и пациентов, а другой — это тот, каким мы его знали дома. Это были два разных человека. Ему нравилось играть роль заботливого доктора Смита, но ведь не мог же он ее играть постоянно, правда, Дамарис?
Дамарис пробормотала в ответ:
— Ну, пожалуйста, мама, не надо… Если он узнает…
— Видите ли, — продолжала миссис Смит, — он считает себя не таким, как все остальные смертные. Ему вскружило голову то, что он добился таких блестящих успехов, при том, что начал свою жизнь он безвестным и никому не нужным сиротой. Я тоже восхищалась этим — поначалу… Но очень скоро ему надоело играть свою роль ради меня одной, и наши отношения резко изменились. Это произошло перед тем, как родилась Дамарис. А после этого стало еще хуже. Он был в ярости оттого, что родилась девочка. Он мечтал о сыне, в котором он хотел увидеть повторение самого себя. Дамарис очень рано научилась понимать его. Помнишь, Дамарис, как ты весело играла, пока его не было дома, а услышав его шаги, прибегала ко мне и съеживалась от страха у меня под боком, помнишь?