Я поняла, что он намекает на любвеобильность своих предков. Мне показалось это вульгарным, и я отвернулась.
К счастью, в этот момент в гостиную вошел доктор Смит со своей дочерью, и все внимание переключилось на них.
Я была рада видеть доктора Смита. Он подошел ко мне, приветливо улыбаясь, и мы поздоровались, как старые друзья. Но разговаривая с ним, я не могла оторвать взгляда от его дочери. Я была не одинока, потому что с появлением Дамарис Смит взгляды всех присутствующих обратились к ней.
Она несомненно была одной из самых красивых женщин, которых я когда-либо видела, — среднего роста, с изящной фигурой и удивительной грацией движений. У нее были черные, отливающие синевой волосы и черные же глаза, смуглая кожа, безупречный овал лица и нежный, чувственный рот. Тонкий прямой нос с легкой горбинкой придавал ее облику благородную аристократичность. Смотреть на нее было наслаждением. Как и на мне, на ней было белое платье, перехваченное в талии золотым пояском, в ушах блестели золотые серьги.
Я подумала: «Почему Габриэль женился на мне, когда здесь есть такая богиня?»
Было совершенно очевидно, что никто из присутствующих не был равнодушен к ее чарам. Отец ее, конечно, обожал — его глаза повсюду следили за ней; Люк утратил свою обычную снисходительную небрежность поведения, и даже Саймон Редверс как-то уж слишком задумчиво смотрел на нее. Последний вызывал у меня активную неприязнь. Я поняла, что он относился к тому типу людей, которые презирают чувства и руководствуются только практической выгодой. При этом ему наверняка не хватало воображения, чтобы представить себе, что кем-то могут двигать иные мотивы. Но, тем не менее, я не могла отрицать, что он обладал бесспорным обаянием и среди присутствующих в комнате мужчин выделялся так же, как Дамарис — среди присутствующих в ней женщин.
Сэр Мэттью тоже был очарован Дамарис, но ведь он вообще любил женщин и, конечно, не мог оставить без внимания такую красавицу, как она.
Сама Дамарис была мне непонятна. Она почти все время молчала, улыбаясь своей пленительной, но какой-то равнодушной улыбкой. С первого взгляда она произвела на меня впечатление невинной девочки, но чем больше я наблюдала за ней, тем больше мне казалось, что это впечатление обманчиво.
Ужин давался в честь Габриэля и меня, поэтому звучали тосты за наше здоровье и счастье. Гостей было немного — кроме Саймона Редверса и Смитов, были только викарий с женой и еще одна пара.
Саймон Редверс, который сидел за столом рядом со мной, расспрашивал меня о том, как мне понравился дом и что я думала о его окрестностях. Отвечая на его вопросы, я не могла до конца скрыть своей неприязни к нему, а он, в свою очередь, не мог не почувствовать ее в тоне моего голоса. Судя по настойчивости, с которой он продолжал разговор, его это не только не обескураживало, но и еще больше раззадоривало.
В какой-то момент он наклонился ко мне и сказал:
— Вы должны заказать свой портрет, чтобы повесить его в фамильной галерее.
— Разве это обязательно?
— Разумеется. Вы же видели галерею. Там запечатлены все владельцы этого дома со своими женами. А вы были бы прекрасной моделью для художника — гордая, сильная, решительная женщина.
— Так вы умеете угадывать характер?
— Только, когда он читается на лице и прослеживается в разговоре.
— Я не знала, что мое лицо — открытая книга.
Он засмеялся.
— Да, это необычно для столь молодой женщины, как вы. Согласитесь, что с возрастом, жизнь… судьба, назовите это как угодно, оставляют на лице человека свой след.
Он посмотрел на кого-то через стол, словно приглашая меня последовать за собой взглядом. Вместо этого я нарочито уставилась в свою тарелку, чтобы дать ему понять, что мне не нравится его циничная бесцеремонность.
Он снова повернулся ко мне и спросил:
— Вы не согласны со мной?
— Согласна, но вам не кажется, что проверять эту теорию на присутствующих не совсем тактично?
— Со временем вы поймете, что я — типичный йоркширец, а они ведь никогда не отличались тактом.
— Употреблять будущее время нет нужды, так как я уже успела это понять.
На его губах появилась улыбка. Я чувствовала, что ему нравится меня дразнить, потому что я оказалась достойным противником в этой словесной дуэли. Мне было приятно сознавать, что мне удалось его удивить: пусть он считал меня охотницей за состоянием, но, по крайней мере, он убедился, что я не бессловесная дурочка и пустая кокетка. Мне кажется, что в этот момент он против своей воли почувствовал ко мне некоторое уважение — отчасти, может быть, из-за того, что, как он думал, я поставила себе целью заловить Габриэля и сумела это сделать.