— Время — лучший доктор, поверьте мне. Я знаю, что говорю. Вы еще так молоды. Вы уедете отсюда… Во всяком случае, так мне думается. Вы ведь не захотите на всю жизнь запереть себя в этом доме, где все будет напоминать вам о вашей потере?
— Я не знаю, что я буду делать. Я еще об этом не думала.
— Конечно, нет. Я просто хотел сказать, что у вас впереди вся жизнь. Уже завтра вам будет немного легче, и так с каждым днем…
— Вы забываете, что я потеряла мужа.
— Я знаю, но… — он улыбнулся и положил руку мне на плечо, — если вам понадобится моя помощь, прошу вас, помните, что я ваш друг.
— Благодарю вас, доктор Смит. Я не забуду вашу доброту.
Оставшуюся часть пути мы проделали молча. Когда мы подошли к дому, я невольно посмотрела на балкон, пытаясь представить себе, что же произошло. Габриэль сидел рядом со мной на краю постели, увлеченно говоря мне о том, как чудесно мы проведем время в Греции, а потом, когда я уснула, вышел на балкон и бросился вниз… Я вздрогнула. Нет, я не верю, я не могу в это поверить!
Я не осознала, что последние слова я произнесла вслух, пока доктор Смит не сказал:
— Вы имеете в виду, что вы не хотите в это верить. Постарайтесь успокоиться, мисс Рокуэлл, хотя я знаю, как это трудно. И я надеюсь, что вы сможете увидеть во мне нечто большее, чем то, что связано с моей профессией. Уже многие годы я считаю себя другом Рокуэллов, а вы теперь член этой семьи. Так что помните, что ко мне можно обращаться не только за профессиональной помощью, но и за дружеским советом.
Я едва слышала его — я все еще смотрела на дом, и мне казалось, что каменные дьяволы в простенках между окнами злорадно ухмыляются, а у ангелов — печальный и беспомощный вид.
Когда мы вошли в дом, меня вдруг с новой силой охватило чувство одиночества и какой-то опустошенности.
— А Пятницы все еще нет… — сказала я тихо.
Доктор посмотрел на меня с удивлением, словно не понимая, о чем я говорю.
— Моя собака пропала, — пояснила я. — Я должна ее найти.
С этими словами я оставила его и пошла на половину слуг, чтобы узнать, не видел ли кто Пятницу. Ответ был отрицательный, и я прошла по дому, заглядывая в разные комнаты и зовя его. Его нигде не было.
Значит, я потеряла их обоих — Габриэля и Пятницу — в один и тот же день.
Следствие, положенное в таких случаях, постановило, что Габриэль покончил с собой в состоянии временного помутнения рассудка, несмотря на то, что я продолжала настаивать, что это неправда, и рассказала коронеру и присяжным о нашем последнем разговоре и о планах, которые строил Габриэль. Доктор Смит, в свою очередь, дал показания о слабом здоровье Габриэля и высказал уже известное мне мнение о том, что женитьба Габриэля заставила его увидеть свою болезнь в еще более трагическом свете, вызвав депрессию, которая и привела к самоубийству.
Эта версия была принята как наиболее вероятная, и соответствующее заключение было вынесено присяжными единогласно.
Я же чувствовала, что к моему горю начинает примешиваться чувство негодования против родственников Габриэля. Почему, спрашивала я себя, они с такой легкостью решили, что он покончил с собой?
Я сама ответила себе на этот вопрос. Все дело в том, что это кажется им самым простым и самым вероятным объяснением его гибели. Что еще можно было предположить? Несчастный случай? Я попробовала представить себе, как это могло произойти. Может, он так сильно перегнулся через парапет, что потерял равновесие и сорвался? Это казалось маловероятным, но все же для меня это объяснение было более приемлемым, потому что версию самоубийства я принять отказывалась.
Снова и снова я проигрывала в своей голове то, что могло произойти в тот вечер. Дождавшись, когда я усну, Габриэль вышел по своему обыкновению на балкон. Возможно, что-то внизу привлекло его внимание… Пятница! Что если Пятница появился внизу под балконом, и Габриэль стал звать его и от радости, что собака нашлась, не заметил, что слишком рискованно наклонился?
Как бы то ни было, постановление следствия уже было принято, и мою версию никто даже не станет слушать. Что бы я не сказала, они отмахнутся от этого, сочтя мои слова экзальтированным бредом, а меня самое — выжившей из ума истеричкой.
Я написала о случившемся отцу, чтобы он приехал на похороны. Я обрадовалась, узнав, что он приезжает, наивно понадеявшись на то, что он меня сможет утешить. Я думала, что мое горе как-то сблизит нас, но, как только я увидела его, я поняла, что мои надежды тщетны. Он был все так же далек от меня, и его сочувствие было лишь проявлением долга.