— Так… понятно. Вы все еще сердитесь на меня.
— Я не забыла некоторые замечания, высказанные вами перед моим отъездом.
— Значит, вы злопамятны?
— Оскорбления, подобные тем, что я услышала от вас, забыть нелегко.
— Мне очень жаль это слышать, потому что я приехал как раз для того, чтобы просить у вас прощения.
— Неужели!
— Миссис Кэтрин, — мы с вами оба — настоящие йоркширцы, а значит, мы оба прямолинейны и откровенны и нам не свойственно изящное красноречие южан, за которым они так ловко умеют прятать свои истинные мысли. Я не пытаюсь претендовать на отточенность манер, свойственное лондонским джентльменам.
— Очень разумно, так как эти претензии были бы совершенно безосновательны.
Он рассмеялся.
— Миссис Кэтрин, у вас очень острый язык.
Надо сказать, мне нравилось, как он ко мне обращался. «Миссис Рокуэлл» мне всегда казалось слишком официальным, а просто «Кэтрин» внесло бы в наши отношения фамильярность, которой я вовсе не желала.
— Так что же вы хотели мне сказать? — спросила я.
— Я хотел бы попросить у вас прощения за некоторые недостойные замечания, которые я адресовал вам во время нашей последней встречи, а также поздравить вас с вашей замечательной новостью и пожелать вам доброго здоровья и счастья.
— Значит, ваше мнение обо мне изменилось.
— Я надеюсь, что этого никогда не произойдет, так как я с самого начала восхищался вами и восхищаюсь до сих пор. Но я искренне прошу у вас прощения за свою резкость. Позвольте мне объяснить вам, чем она была вызвана. Я был вне себя оттого, что потерял человека, к которому относился как к родному брату, а я их тех людей, кто в минуты гнева теряют контроль над тем, что говорят. Это лишь один из моих многочисленных недостатков.
— Ну что ж, в таком случае не будем больше возвращаться к этому инциденту.
— Значит, вы готовы простить и забыть?
— Первое гораздо легче, чем второе. Прощение я вам обещаю, ну а для того, чтобы забыть, нужно время.
— Благодарю вас. Вы добры ко мне больше, чем я этого заслуживаю. А теперь я хотел бы просить вас об одолжении.
— Так сразу?
— Да, но не для себя, а для моей бабушки. Она просила вас навестить ее.
— То, что я получила, было не очень похоже на просьбу.
Саймон засмеялся.
— Вы должны извинить ее прямолинейность. Она привыкла распоряжаться. Но она действительно огорчена, что до сих пор не знакома с вами, и была бы очень рада, если бы вы все-таки навестили ее. Не забудьте, что она очень стара и почти не выходит из дома.
— Она послала вас ко мне с повторным приказом?
— Она даже не знает, что я поехал сюда. Она очень расстроена тем, что вы отказались посетить ее, и я прошу вас позволить мне завтра заехать за вами и отвезти к нам в Келли Грейндж. Что вы на это скажете?
Я колебалась.
— Прошу вас, — уговаривал он меня, — помните, что она — старая, одинокая женщина и что ее очень интересует все, что касается ее семьи, членом которой вы тоже теперь являетесь. Поэтому естественно, что она хочет с вами познакомиться, разве не так? Пожалуйста, скажите «да», миссис Кэтрин.
Он вдруг показался мне очень привлекательным — его глаза потеряли свою обычную высокомерную холодность, и он стал похож на Габриэля, только без характерной для Габриэля хрупкой утонченности черт. Чем дольше я смотрела на него, тем слабее становилась моя решимость сопротивляться диктаторским замашкам его бабушки.
Он сразу почувствовал, что мое настроение изменилось в его пользу.
— Благодарю вас! — воскликнул он, хотя я еще не успела ничего сказать. Его лицо просияло такой радостной улыбкой, какой я до того никогда у него не видела. Значит, он действительно очень любит свою бабку, подумала я, чувствуя, что уже почти готова изменить свое мнение об этом человеке, которого до сих пор считала не способной на теплые чувства в адрес других людей.
— Она вам понравится, я уверен в этом, — возбужденно продолжал он, — а вы обязательно понравитесь ей, хотя она, может быть, это не сразу покажет.
— Хорошо, я поеду с вами, — сказала я.
— Чудесно, я заеду за вами в два часа, а сейчас я сразу поеду домой, чтобы порадовать бабку вашим согласием ее навестить.
И он действительно заторопился домой — тут же крикнул конюху, чтобы тот подвел лошадь, и, вскочив на нее, чуть не с места пустил ее в галоп и поскакал прочь, даже не оглянувшись на меня, чтобы по всей форме попрощаться.
Как ни странно, мне это понравилось, так как в этой торопливости был искренний порыв, какое-то мальчишеское нетерпение, вызванное желанием поскорее обрадовать близкого человека.