— Я помню, — сказала я. — Я не сделаю ничего, что может повредить моему ребенку.
— Мне очень нравится твоя откровенная манера говорить, моя милая. Благослови тебя, Господь, и спасибо тебе, что нашла время навестить старика.
Он поцеловал мне руку, и я вышла из комнаты с неприятным сознанием того, что Уильям через открытую дверь смежной комнаты должен был слышать весь наш разговор. Весь дом уже знает о ночном инциденте, подумала я, представив себе, как живо он, наверное, обсуждается на половине слуг. Тетя Сара тоже скорее всего уже услышала о нем, и странно, что она до сих пор не навестила меня, чтобы удовлетворить свое любопытство.
Я вернулась к себе в комнату, думая, чем бы заняться. Мне не давали покоя мысли о том, что случилось ночью, и я вдруг подумала, что эта история рано или поздно достигнет ушей Саймона и Хейгэр Редверс.
Меньше всего мне хотелось, чтобы они услышали версию, отличную от моей собственной. Я дорожила мнением Хейгэр и понимала, что рассказ о том, что я устроила панику из-за какого-то дурного сна, будет расценен ею вовсе не в мою пользу.
Я решила тут же пойти к ней и все рассказать, прежде чем чья-либо интерпретация сможет повлиять на ее восприятие этой истории.
Не теряя времени, я вышла из дома и отправилась пешком в Келли Грейндж.
Горничная — все та же Доусон — впустила меня в дом и провела в небольшую комнату на первом этаже, чтобы я подождала там, пока она известит Хейгэр о моем приходе.
— Если она отдыхает, — сказала я, — пожалуйста, не беспокойте ее. Я могу подождать.
— Я сейчас узнаю, мадам, — ответила горничная и вышла.
Через несколько минут она вернулась с известием, что миссис Редверс ожидает меня в гостиной.
Хейгэр сидела в том же кресле с высокой резной спинкой, в котором я увидела ее в свой первый визит в Келли Грейндж. В знак моего уважения к ней и нашей растущей дружбы я поцеловала ей руку, как это при мне делал Саймон. Я уже не боялась, что она будет говорить со мной свысока — теперь, не считая разницы в возрасте, мы были на равных и общались абсолютно непринужденно и без первоначальной настороженности.
— Как хорошо, что вы решили меня навестить, — сказала Хейгэр вместо приветствия. — Вы пришли пешком?
— Да, здесь ведь совсем недалеко.
— Вы что-то не так хорошо выглядите, как в прошлый раз.
— Я плохо спала сегодня ночью.
— Это не годится. Вы не посылали за Джесси Данкуэйт?
— Это не имеет никакого отношения к Джесси Данкуйэт. Этой ночью кое-что произошло, и я хотела вам об этом рассказать, чтобы опередить другие возможные версии — из иных источников.
— Вы слишком возбуждены, — сказала она сухо.
— Возможно. Но, тем не менее, я сейчас гораздо спокойнее, чем была с тех пор, как это случилось.
— Я хочу знать, в чем дело. Расскажите мне все, пожалуйста.
Итак, я подробно и стараясь ничего не упустить, рассказала ей о том, что произошло ночью. Она выслушала меня, не перебивая, затем кивнула и произнесла с видом судьи, выносящего приговор:
— Совершенно очевидно, что кто-то в доме пытается вас напугать.
— Но чего ради? Это так глупо!
— Не так уж и глупо, если за этим стоит какая-то цель.
— Да, но какая может быть цель?
— Напугать вас и таким образом, возможно, лишить надежды родить ребенка.
— Таким странным способом? Но кто же…?
— Это, может быть, только начало, поэтому мы должны быть готовы к тому, что произойдет что-нибудь еще в таком же духе.
В дверь постучали.
— Войдите! — крикнула Хейгэр, и вошел Саймон.
— Я узнал от Доусон, что у нас миссис Кэтрин, — сказал он. — Вы не будете возражать против моего общества?
— Я не буду, — ответила Хейгэр, — а вы, Кэтрин?
— Нет… нет, не буду.
— Похоже, вы сомневаетесь, — сказал Саймон, с улыбкой глядя на меня.
— Это просто потому, что мы с Кэтрин обсуждали кое-что, что она мне рассказала. Я не знаю, захочет ли она посвящать тебя в это.
Я посмотрела на него и подумала, что никогда не видела никого, кто выглядел бы столь земным и столь крепко стоящим на ногах. Он казался воплощением спокойствия и здравого смысла.
— Я не возражаю против того, чтобы Саймон услышал о том, что произошло.
— В таком случае мы ему об этом расскажем, — сказала Хейгэр и начала пересказывать мою историю.
Меня очень порадовало то, что она ни разу не сказала: «Кэтрин показалось, что она видела…» или «Кэтрин думает, что это было…» — она говорила обо всем так, как говорила я сама, то есть как о реальном событии, а не как о моей фантазии. Я была ей очень за это благодарна.