Когда я спустилась, Рут была уже внизу и о чем-то говорила с Уильямом, который вместе с двумя горничными хлопотал у столика на колесах.
Увидев меня, Рут сказала:
— А-а, вот и вы. Ну, как вы себя чувствуете?
— Очень хорошо, благодарю вас.
— Я очень рада. Было бы слишком досадно, если бы вам сегодня нездоровилось. Но если вы устанете и захотите уйти к себе до того, как все начнут разъезжаться, вы всегда можете незаметно исчезнуть. Я извинюсь за вас перед гостями.
— Спасибо, Рут.
Она неожиданно взяла мою руку и сжала ее в своей. Это было первым проявлением тепла, которое мне от нее удалось получить за все время. «Вот что значит Рождество», — подумала я.
Вслед за мной в холле появилась Хейгэр. Я смотрела, как она спускалась по лестнице, и, хотя ей при этом приходилось опираться на палку, она все равно выглядела очень величественно. На ней было бархатное платье цвета гелиотропа, который удивительно шел к ее седым волосам. Платье было сшито по моде двадцатилетней давности, что его совсем не портило, и я подумала, что никогда в жизни не видела человека, в облике и манерах которого было столько достоинства, как у Хейгэр. Я была уверена, что многие перед ней трепетали, и меня очень радовало, что мы с ней подружились.
Ее шею украшало изумрудное колье, в ушах были такие же серьги, а на пальце сверкал огромный изумруд квадратной огранки.
Подойдя к нам, она на мгновение приложила щеку к моей и сказала:
— Ну что ж, Кэтрин, мне очень приятно видеть вас среди нас в этот день. Саймон еще не спускался? — Она покачала головой с притворной досадой: — Я уверена, что он тянет время, переодеваясь к ужину.
— Саймон никогда не любил наряжаться ради особых случаев, — сказала Рут. — Я помню, он как-то сказал, что ни один случай не стоит подобных хлопот.
— Да, у него весьма своеобразное отношение ко всему этому, — согласилась Хейгэр. — А вот и Мэттью. Как поживаешь, Мэттью?
Сэр Мэттью в этот момент спускался по лестнице, а за ним я увидела тетю Сару.
У Сары был очень оживленный вид, и она была одета в голубое атласное платье с довольно-таки вызывающим декольте и с игривой отделкой из лент и кружев. То ли благодаря своему наряду, то ли из-за того детского предвкушения праздника, которое легко читалось на ее лице, она вдруг показалась мне намного моложе своих лет.
Она взглянула на накрытый стол и радостно воскликнула:
— Ой, подарки! Это самое интересное, правда, Хейгэр?
— Ты, наверное, никогда не повзрослеешь, Сара, — отозвалась Хейгэр.
Но Сара уже повернулась ко мне.
— Ты ведь любишь подарки, Кэтрин? Разве не так? У нас ведь с тобой много общего, правда? — Обращаясь к Хейгэр, она добавила: — Мы так с ней решили, когда… когда…
Она так и не договорила, и в этот момент на лестнице появился Саймон. Я впервые видела его в вечернем костюме и подумала, что, хотя красивым его назвать было, пожалуй, нельзя, у него, несомненно, была очень незаурядная и изысканная внешность.
— Ага! — воскликнула Хейгэр. — Так, значит, мой внук все-таки решил подчиниться традиции.
Он подошел к ней и поцеловал ей руку, и я заметила довольную улыбку на ее губах.
— Бывают случаи, — сказал Саймон, — когда ничего не остается, кроме как подчиниться.
Мы стояли все вместе в освещенном свечами старинном холле, и вдруг сверху, с галереи менестрелей, зазвучала скрипка. Все тут же умолкли и посмотрели наверх. На галерее было темно, но скрипка продолжала играть, и я узнала мелодию под названием «Свет ушедших дней».
Первой заговорила Хейгэр.
— Кто это? — спросила она.
Ей никто не ответил, но звуки скрипки по-прежнему лились сверху, наполняя холл.
— Я пойду посмотрю, — сказал Саймон, но он не успел дойти до лестницы, как на балконе галереи появилась фигура скрипача. Им оказался Люк, который стоял, глядя на нас сверху со скрипкой в руках, и его длинные светлые волосы обрамляли его бледное лицо.