Он думал, что только первые лучи солнца да проснувшиеся птицы видели его свободный полет, его торжество.
Но видел его еще и маленький пастушок при стаде овец и в ужасе убежал в лес, после он всем рассказывал, как с неба спустился в барскую усадьбу у леса ангел и скрылся в чаще.
Но ему никто не поверил.
Сеня был теперь свободен и решил просить Артемия Никитича взять его с собой в Петербург.
Артемий Никитич охотно согласился на это, тем более что и Настя хотела помочь Сене, да и мать очень просила о том же Марью Ивановну.
Перед отъездом Сеня сбегал попрощаться с единственным близким ему человеком, дедом Прохором с пчельника.
— Ну что ж, Христос с тобой, — говорил Прохор, крестя юношу, — не забывай старика.
Он действительно любил Сеню и прииык к нему.
— До свиданья, дедушка, — весело говорил Сеня. — Я скоро прилечу к тебе на зачарованной кошме, на ковре-самолете…
И он смеялся счастливым смехом.
Дня через два, отслужив напутственный молебен, провожаемые плачем всей дворни, Кочкаревы потянулись в Петербург.
С ними поехали Астафьев и Сеня.
VIII
В СТОЛИЦЕ
Конец 1739 года проводили при русском дворе особенно весело.
Победоносная война с Турцией была кончена Белградским миром 1 сентября, и никто не задумывался над тем, что эта война, потребовавшая со стороны России больших жертв деньгами и людьми, ничем не вознаградила за эти жертвы.
Война была действительно победоносна. Почти первоклассный воин, решительный и энергичный, Миних уничтожил 28 августа при местечке Ставучанах, близ города Хотина, превосходящие силы сераскира Вели-паши, вошел без выстрела в Хотин, двинулся дальше и 1 сентября уже занял Яссы, столицу Молдавии.
При таких блистательных успехах можно было диктовать условия. Но во время этих успехов с нашей стороны союзники австрийцы терпели поражение за поражением. Хотя австрийские неудачи не могли бы уничтожить плоды наших побед, но самолюбие Венского императорского двора было затронуто, и, кроме того, боясь, что турки займут Белград, являвшийся ключом к австрийским владениям, император одновременно обратился к Версальскому двору с просьбой оказать содействие к заключению с Турцией мира и к Бирону — с просьбою склонить императрицу не противиться заключению его.
Людовик XV, боясь русского господства на Черном море, с удовольствием взял на себя посредничество и тотчас же поручил своему послу при Оттоманской Порте, маркизу Вильневу, начать соответствующие переговоры с великим визирем.
С своей стороны, Бирон, польщенный обращением к нему австрийского кесаря и нисколько не заинтересованный в национальном торжестве России, склонил императрицу вручить маркизу Вильневу полномочия на ведение от имени России переговоров с Портой. Один канцлер Остерман понимал настоящее положение дел, но со свойственным ему лукавством, высказав свои возражения императрице, отстранился от дальнейшего ведения дела, не желая навлекать на себя гнев всемогущего фаворита.
Тем временем Миних спешил воспользоваться своим выигрышным положением и уже отдал распоряжение о дальнейшем движении войск к берегам Дуная, рассчитывая одним решительным ударом покончить с турецкой армией и броситься дальше, на самый Константинополь.
Но через три дня после Ставучанской битвы уже был подписан бесславный Белградский мир. Цесарский посланник, граф Нейберг уступал все, чего ни требовал великий визирь, стоявший у стен Белграда.
Снабженный полномочиями Петербургского кабинета, маркиз Вильнев был столь же щедр за счет России.
По Белградскому миру, Австрия уступала Турции все, что приобрела за двадцать лет, благодаря гению принца Евгения, отказалась от всех прав на принадлежавшую ей часть Сербии и Валахии, уступила Белград и Оршову, обязавшись собственными войсками срыть укрепления Белграда.
Россия ничего не получила, несмотря на свое грозное положение и победоносную кампанию. Напротив, в договоре турки отказались признать за Анной Иоанновной императорский титул и, кроме того, упорно называли русское государство Московским.
А между тем трудные походы через Украинские и Бессарабские степи, при плохом продовольствии, кровопролитные сражения, всевозможные болезни и лишения походной жизни уменьшили состав наших армий почти наполовину.
В вознаграждение всех наших потерь, султан согласился срыть до основания Азов, но с тем, чтобы он оставался нейтральным местом, затем уступить нам степь между Бугом и Донцом, отказаться от Запорожья, с которым Турция все равно ничего не могла поделать, и предоставить русским купцам отправлять товары в Черное море, но не иначе как на турецких кораблях. Россия возвратила Порте Очаков, Хотин и обязалась не беспокоить крымского хана…
Известие о мире, как громом, поразило Миниха среди его торжества — покорения Молдавии и приготовлений к дальнейшему походу, известие, по его выражению, «нечаянное и печальное мира стыдного и предосудительного».
«Бог судья, — писал он в Петербург, — римско-цесарскому двору за таковой, учиненный к стороне вашего величества нечаянный злой поступок, и за стыд, который из того всему христианскому оружию последует, и я о том поныне в такой печали нахожусь, что не могу понять, как тесный союзник таковым образом поступить мог».
Но такие письма не могли омрачить веселости Петербургского двора.
«Фельдмаршал Миних — прирожденный воин, ему бы только воевать, но высших соображений государственной мудрости он не понимает» — так думал и говорил Бирон императрице, так думала и она сама, и все окружающие.
Народ радовался фейерверкам по случаю побед и мира, гуляньям, пальбе из пушек, даровым угощениям.
Высший круг веселился на маскарадах, следовавших почти непрерывно один за другим, и все торжествовали блистательные победы русского оружия.
По рукам ходила ода на взятие Хотина, присланная из-за границы от русского студента Михаила Ломоносова, изучавшего в Марбургском университете математику, философию и физику под руководством знаменитого философа Вольфа.
Впервые на Руси появилась гармоничная поэтическая речь, и русские, словно не узнавая своего родного языка, изумленные и очарованные, повторяли строфы из его оды:
Императрице шел уже сорок седьмой год, но она все еще хотела казаться молодой, хотя сильно отяжелела. Иногда у нее опухали ноги, мучила боль в боку. Она с удовольствием посещала балы и маскарады, в угоду Бирону каждый день каталась верхом в манеже и била из окон своего дворца из мушкета летавших в парке птиц. Но несмотря на ее очевидное стремление развлекаться, она под влиянием постоянного раздражения печени часто хандрила, раздражалась, и только дуры и шуты, окружавшие ее, своим уродством, грубыми драками и шутками вызывали порою на ее обрюзгшем лице улыбку недолгой веселости.
Главнейшие празднества заключения мира были отложены до ратификации договора.
Семейство Кочкаревых, прибыв в столицу, по совету Астафьева, остановилось временно до подыскания соответственного помещения за городом, в предместье, Аничковской слободе, в доме Апатьевой, вдовы корабельного регистратора, имевшей там нечто вроде гостиницы для приезжающих в столицу.
В то время границей города считалась Фонтанка, левый берег которой представлял собою предместья.
Вся часть, занимаемая теперь Владимирской улицей, Загородным проспектом, Разъезжей улицей и далее, была покрыта лесом, с прорубленными по распоряжению полиции просеками, «дабы ворам пристанища не было».
Кроме Аничковской слободы, в лесу стояли дачи вельмож Шереметевых, Апраксиных и других.
Въезд в город с этой стороны был через деревянный подъемный Аничков мост, близ которого помещался караульный дом для осмотра паспортов у лиц, въезжавших в столицу.