Дрожащими руками Сеня бережно вынимал запутанную в солому птицу. Герцог с заметным любопытством следил за ним, но ни словом не прерывал его работы.
Положив осторожно на пол птицу, Сеня вынул аккуратно сложенные крылья, приладил их к ней, осмотрел ременные петли, камышовую пружину и, обратясь к герцогу, произнес:
— Я готов, ваша светлость!
И в его тоне не было слышно ни подобострастия, ни робости, обычно сопровождавших обращение к герцогу со стороны окружавших его.
В эти минуты для Сени было все равно, стоит ли перед ним могущественный герцог или сама императрица. Он весь был охвачен своим творчеством.
— Готов, ну что ж, начинай, — произнес герцог, отходя к императорской ложе. Его адъютант стоял за ним.
Неподвижные, как статуи, застыли лакеи около пустого ящика.
Один Эйлер суетился, то что-то шепча Сене, то трогая руками уже собранные и приспособленные крылья.
— Герр Эйлер, — в нетерпении позвал его герцог, — станьте здесь, вы можете давать нам объяснения.
Эйлер торопливо подбежал к герцогу и стал за ним. С сосредоточенным выражением лица Сеня взял в руки птицу и прошел в конец манежа.
На высоком барьере, отделяющем конюшни, он установил свою птицу.
Глубокая тишина царила в манеже. Сквозь верхние окна манежа пробивались яркие лучи зимнего солнца и косыми столбами, в которых золотилась песочная пыль, прорезали воздух.
И среди этой тишины раздался шум хлопающих крыльев, птица медленно поднялась с барьера и, плавно взмахивая крыльями, полетела, как живая, то ярко сверкая в косых лучах солнца, то слегка белея в сумраке манежа.
— Ваша светлость! — восторженно воскликнул Эйлер, всплескивая руками. — Я говорил!..
Но герцог властным движением руки остановил его. Словно ему казалось, что громкий голос может нарушить очаровательный полет волшебной птицы.
Он не отрывал от нее глаз. Два лакея следили за ней почти с суеверным ужасом. А птица все так же плавно, то слегка взлетая, то опускаясь, летела с легким шуршанием своих ажурных крыльев через весь манеж. Долетев почти до конца, она на мгновение остановилась, словно обдумывая дальнейший полет, и потом, облетев, она устремилась назад, пролетев так близко от герцога, что ему пахнуло ветром в лицо.
Не долетев до Сени нескольких шагов, она быстро и судорожно забила крыльями. Сеня успел подбежать к ней и принял ее на руки.
Герцог был поражен.
— Герр Эйлер, неужели он русский? — только и сумел произнести он.
А Сеня, торжествующий и бледный, нежно прижимал к сердцу свою птицу, как живое существо.
Герцог подозвал его.
Он долго рассматривал птицу, спрашивал об ее устройстве, подробностях работы. Сеня на все отвечал, но герцог не мог понять самого пустяка, почему же птица летает.
В разговор вмешался Эйлер и прочел небольшую лекцию по механике, и тогда герцог сделал вид, что все понял. Он еще очень интересовался вопросом, возможно ли соорудить таких птиц, которые могли бы поднимать человека.
Сеня сказал, что возможно, но что надо принять тогда иную форму вместо птицы, потому что… И он неясно и сбивчиво объяснил герцогу свои соображения. Герцог понял из всех слов Сени только то, что по воздуху летать для человека возможно.
— Но у тебя есть еще аппарат? — спросил герцог, внимательно выслушав сбивчивые объяснения Сени. — Академик Эйлер говорил мне.
— Есть, ваша светлость, еще крылья, — робко и краснея, ответил Сеня.
— Ведь они с тобой?
— Со мной, ваша светлость.
— Так покажи их нам.
Сеня тотчас отошел, снял сапоги для удобства и, окинув взглядом манеж, увидел наверху площадку, очевидно, для выхода на крышу.
— Мне надо вон туда, — крикнул он без всякого стеснения герцогу.
Герцог взглянул на своего адъютанта, тот понял его без слов, мгновенно скрылся, и через несколько минут к верхнему этажу манежа уже была в указанном месте приставлена лестница.
Сеня взобрался по ней. Это было жуткое зрелище. С высоты нескольких сажен человек, как смелый купальщик, готовился ринуться в воздушные волны.
Но если стоявшие внизу и чувствовали известный страх, то Сеня был совершенно спокоен. Он приладил свои крылья, закрутил тетиву, принял положение человека, бросающегося в глубину. Крылья захлопали, и он ринулся в пространство.
Лакеи громко вскрикнули, адъютант вздрогнул и тихо прошептал:
— Мой Бог!
Эйлер бросился вперед и протянул руки, словно готовый поймать в свои объятия смелого юношу.
Один герцог остался неподвижен, его каменное лицо не дрогнуло, и только неестественно раскрытые глаза обнаруживали его волнение. Прошло ужасное мгновение, когда казалось, что смелый изобретатель разобьется оземь. Но крылья выпрямились, мерно заработали руки и ноги, и, плавно совершив по манежу несколько кругов, Сеня тихо опустился у ног герцога. Он очень устал, с лица катился пот, ноги его и руки сводила судорога. Эйлер и подбежавшие лакеи помогли ему снять крылья. Ему подали сапоги.
Лицо герцога стало строго. Он обернулся к лакеям и коротко произнес:
— Если кто из вас скажет, что видел здесь, я прикажу тому вырезать язык. Поняли?
Ошеломленные лакеи молча поклонились.
Еле дыша, но гордый и счастливый, стоял перед герцогом Сеня.
Герцог благосклонно смотрел на него.
— Ты доставил нам истинное удовольствие, — начале герцог. — Что ты сделал, может удивить весь мир. Никому не говори об этом. Работай, я дам тебе рабочих. Я доложу об этом императрице. Герр Эйлер, я отдаю его вам. Мой казначей будет выдавать вам, сколько спросите.
Все это было так неожиданно, так непохоже на герцога, что у честного ученого сжалось сердце. Его опасения воскресли с новой силой, когда герцог прибавил, обращаясь к нему:
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал эту тайну. Возьмите у молодого человека все документы. У вас в академии они будут надежнее. Ты говорил, что живешь у нашего пиита Тредиаковского? — обратился он к Сене.
— Да, ваша светлость.
— Ну, он надежный. Так слышишь, все свои чертежи, все, что касается этих махинаций, немедля передай Эйлеру, а у себя даже не оставь копии. Понял?
В последнем вопросе чувствовалась угроза.
— Я готов, ваша светлость, — ответил Сеня, к которому уже явилась его обычная робость.
Герцог помолчал немного и потом, будто что-то вспомнив, резко сказал адъютанту:
— Иди ко мне во дворец и вели казначею немедля выдать сто золотых. Да, постой, — герцог вынул из кармана записную книжку, вырвал из нее листок и написал на нем несколько слов.
Адъютант ушел.
Тень озабоченности легла на лицо герцога. Казалось, какая-то тайная мысль овладела им. Он стал ходить взад и вперед по арене манежа.
— Хорошо, — произнес он вдруг, резко останавливаясь перед Сеней, — жди моего приказания. Я покажу тебя с твоими махинациями государыне. Но бойся открыть кому-нибудь свой секрет. Немало найдется, кто захочет обратить во зло твоих дивных птиц. Помни это.
В это время вернулся адъютант с увесистым мешочком золота.
Герцог взял из его рук мешочек и, подавая его Сене, сказал:
— На, бери, работай и скажи всем, что мы ценим то, что творится на благо. Ты хочешь вручить свое изобретение в руки монархини, так помни, что отныне ты не можешь располагать им… Оно уже принадлежит императрице и никому более. Храни тайну. Мы поможем тебе. Ты говорил, что можешь выстроить большую машину — строй. Строй скорее!
Совершенно подавленный неожиданно свалившимся на него счастьем, Сеня в искреннем порыве упал на колени и только и мог прошептать:
— Да хранит вас Бог. Я буду учиться, буду работать! На эти деньги я сделаю такую машину, что никто не посмеет упрекнуть меня милостью государыни и вашей светлости.
— Хорошо, ты докажешь нам свою благодарность, я верю. Так будь готов явиться к императрице, — сказал герцог.
И, кивнув им головой, он в сопровождении адъютанта вышел из манежа.
Сеня не посмел и не решился просить сейчас за Кочкарева.