С тех пор потянулись к коровянам со всех сторон торговцы и просто люди, ищущие, где бы поселиться. Люди перебрались из коровника на окраину села, и Серп лично отремонтировал каждый дом так, чтобы и гррахи не нашли, к чему придраться, и ни одной капли дождя внутрь не пролилось. И очаги научил как сложить. И колодец с подмастерьями общий выкопал. А когда никому и в голову не приходило оспорить его главенство, проявил, наконец, свой паршивый характер, заставив каждого жителя беспрекословно себе подчиняться.
Так что не мудрено было встретить в Бочонках богатую лавку. Вон, даже арбалеты в продаже лежат, и большие, хоть на медведя с ним выходи, и маленькие, такие, что можно спрятать под плащом и в нужный момент быстро вытащить. К одному из таких Босой и присмотрелся, довольный, что так все хорошо совпало: и перспектива получить целую кучу денег на руки, и нужный товар в лавке.
И вдруг — три с половиной золотых монеты за все. Хоть стой, хоть падай. Рябой при этом упорно делал вид, что столь богатые трофеи с крыс ему приносят едва ли не каждый день. Босой бы руку отдал на отсечение, что лейтенантские хвосты он видит впервые. И все же торговец давал цену как минимум втрое, а то и впятеро меньшую, чем реально стоила необычная добыча.
Босого не раз пытались обмануть, а то и ограбить, ушлые торгаши, но чтобы вот так, без причины сбивать заранее оговоренную цену…
— Так дела не делаются, Рябой. Уговаривались по золотому за десяток обычных и по три за большие. А тут, как видишь, еще и очень большие есть. Ты когда-нибудь такие видел? Так и быть, сделаю скидку за большую партию — и соглашусь на двенадцать золотых, накинув тебе еще вот этих железок.
Он выложил на прилавок найденные на свалке полоски металла. Рябой просветлел лицом, дернулся ощупать и пересчитать, но вмиг погрустнел и отвернулся.
— Ложка хороша к обеду, да ко рту. А если рта нет, то и ложка не нужна. Куда ее совать-то? Не в ухо же. Вчера у меня покупатель был, а теперь — только дырка в кармане.
— Я чуть не угробился на этой свалке, чтобы выполнить заказ. Денадцать золотых, и я, так и быть, осчастливлю твою лавку и продам тебе парочку чудодейственных зелий. Без скидки, конечно, товар уникальный. По золотому за склянку.
— Не пойдет, — торгаш махнул рукой, предлагая забирать товар и валить из его магазина подальше. Босой не сомневался, что душа у него при этом стонала, — три с половиной хорошая цена. Себе в убыток беру, просто из уважения к твоей славной профессии. У меня папа был ловчий, и брат был ловчий, и сын, если где вдруг народился без моего ведома, тоже наверняка стал ловчим. Так что я хоть и стою за прилавком, а правду знаю. Дело ли это, чтобы ты ушел из поселка совсем без заработка? Три с половиной золотых, и так уж и быть, я посмотрю на твои зелья. А больше тебе никто не даст.
— Легче удавиться на ближайшем суку. Передай заказчикам, пусть делают своим сыночкам ожерелья из картошки.
Босой демонстративно убирал хвосты, вязанка за вязанкой, в рюкзак, исподтишка наблюдая, как краснеет рябая морда торгаша. Когда дело дошло до крысиных ушей, достававшихся лавочнику за бесценок и способных задорого продаться в ближайшие день-два, Рябой схватил ловчего за руку.
— Ну хватит, хватит! Не горячись. Давай разговаривать, — он склонился, словно что-то хотел сказать на ухо, но передумал. Обошел прилавок, запер дверь в лавку на засов и, вернувшись, все равно заговорил тихо, как будто кто-то мог подслушать, — Серп вообще запретил с тобой торговать. Отправляй, говорит, ловчего сразу ко мне. Я у него спрашиваю, а что не так? Знать бы хоть. А он молчит, как будто я его слушаться должен. А я разве должен? Я тут живу дольше него, почитай лет на пять. И до него какая-никакая, а торговля шла. А тут он со своими мордоворотами.
— А мне-то с этого что? — Босого проблемы торговца волновали мало, — Ты или торгуй, или я пошел. Мой товар везде с руками…
— Да хватит ты, заладил! Один уже ушел, да потом в речке всплыл. Куда ты с ней теперь уйдешь? — торговец раздраженно кивнул на Зою. — Дай угадаю, она тебе ничего не рассказала?
Босой обернулся к Зое, но не увидел на ее лице ничего, кроме привычного уже пренебрежения.
— Не продавай меня ему, — рабыня сморщила нос, — ты что не чувствуешь, как от него воняет?