Иван затянулся дымом, глянул на оконце, теплившееся светом сальной свечи: там, в доме, его единственная пятилетняя дочурка уснула поперек кровати, раскинув руки в стороны. Чудо девчушка! Лесник души в ней не чаял, думал сейчас о том, что Бог подарил ему жизнь в четырнадцатом году на германском фронте не зря. Казачий есаул Войска Донского после конной атаки вернулся домой с пробитым пулей бедром, теперь одна нога была короче — верхом на лошади он чувствовал себя куда увереннее.
Чу! Послышалось иль в самом деле? Ржание коней. Откуда залётные? Дорога проходила далеко в стороне, звуки с нее сюда не долетали. Забеспокоилась, заслышав ржание, кобыла в риге, стала бить копытами. Всё одно — что татарин, что гость незваный. Припадая на ногу, хозяин кордона вошел в сенцы, задвинул засовы, подпёр дверь бревном. В углу комнаты стояло его ружьецо. Патронташ висел на клыках вепря, и, торопясь, он стал отбирать патроны с картечью.
Плохо, что нет жены, отправил бы дочку с ней в лес. Мария осталась у родителей в Карачане, и бог весть, что она теперь найдет здесь завтра утром! Бывалый солдат погасил свечу, стал вглядываться в еще светлое оконце: «Один, второй.» — шептал он губами. С десяток вооруженных конников спешились возле его крыльца, принялись стучать в дверь.
— Открывай, лесник, твою мать. Подпалим! — матерились пришлые. Иван понял никчемность своей затеи, сунул оружейный арсенал подальше за печку. Надо разбудить дочку, поди, со сна может испугаться! Тронул ее за плечико, но она уже открыла глаза от стука и смотрела, как отец зажигает свечку.
От бородатых мужиков в малахаях, перетянутых зелёными лентами, несло сивухой, не глядя на хозяина, они прошли в избу, расселись за столом.
— Неси всё, что есть! — командовал безбородый, с бабьим лицом и свирепыми глазами.
Лесник принес две четверти самогона, сало, хлеб, вареное мясо, разложил на скатёрке, которую Мария купила на днях на ярмарке.
— Деньги! — коротко бросил главарь.
— Откуль у бывшего солдата? — выдохнул Иван. — Берите всё, что есть!
Стали переворачивать весь дом: разбили сундук, забрали всю одежду, бельё и даже детское одеяльце вытянули из люльки.
— Ведь вы вроде за народ, а чего вытворяете? Грабите последнее. бандиты! — не вытерпел солдат.
— Бандиты?! А ты никак думал, — отозвался рябой и тощий, с провалившимися щеками мужик, — что мы там, в лесу-то, святым духом живы? Уж мы-то за народ, да народ энтот чегой-то сидит в тёплых избах, а итить к нам не желаить, печка ему милее. Мы одни за вас всех бьёмси. — матерно выругался борец за народное счастье.
Пока двое шарили по избе, тот, что стоял рядом со столом, связал углы скатерти в узел, забросил провизию на плечо. Конники спешили. Лесника подталкивали прикладом к выходу. Кто-то рванул его овчинку с плеч, и он остался в одном исподнем.
— Снимай валенки, тебе не понадобятся! Говорят, с советами шуры-муры крутишь?
Из риги выводили кобылу, в голове пронеслось: «От немца ушел, от своих не уйти!» Его толкали к дереву, что стояло неподалеку, а он с тоской смотрел на крыльцо. Лишь бы не вышла дочурка, хотя бы не подпалили хату!
Раздался выстрел, пуля ударила в ветви, осыпало снегом, но он не чувствовал холода.
— Па-па! — услышал Иван звонкое, и ещё раз: — Па-па!
Пашка с крыльца бросилась в своем легком платьице, босиком пробежала два десятка метров и обхватила ручонками солдата.
Тот, кто стрелял, был пьянее других, готовился исправить промах. Поднял обрез во второй раз, но его товарищ, не сводивший глаз с девчушки, неожиданно положил руку на ствол, опустил его. Вторая пуля зарылась в землю.
— Всё! Айда! — сурово изрек спаситель лесника.
Иван, не дожидаясь выстрела, упал в снег, прикрывая своим телом дочь. Когда поднялся — во дворе никого не было.
Еще не померк последний серый свет сумерек, но темень уже поглощала все вокруг — тени от деревьев лежали на истоптанном снегу. Иван босой ковылял к хате, прижимая к груди маленькое тело дочери, по его щекам текли слезы: «Кровиночка ты моя родная».
В этот же день и в такой же час нагрянули антоновские повстанцы, борцы за свою, крестьянскую землю, в село Алешки, что неподалеку от железнодорожной станции Народная. Вот ведь: конники — народ, и в избах, которые они жгли и грабили, жили тоже крестьяне. В общем, народ, да не тот!