Из мебели она привезла сюда только металлическую кровать с набалдашниками и панцирной сеткой, старый диван, стол да несколько тумбочек. На стене висели старинные трофейные немецкие часы из фаянса, подаренные Володей. Когда-то я попал по ним мячом, они упали и раскололись, но папа склеил их и вновь повесил на стену. Трещина, проходящая через циферблат, всегда возвращала меня чудесным образом в то время, когда мы жили все вместе…
Мы сидели допоздна, и мама рассказывала мне все воронежские новости. Зи- ночкин Слава-большой, лётчик-инструктор, притащивший меня в аэроклуб, под градусом поехал на «жигулях», попал в аварию, получил серьёзную травму головы. Теперь его лётная работа под вопросом, да ещё придётся выплачивать за чужую машину. «Бедная Зиночка! Такой груз себе взвалила на шею!» — вздыхала мама. Она рассказывала, что Володя пьёт и Серёжка со Славкой-маленьким — тоже. «Ну как, как она выдерживает всё это? Пьют все четверо её мужиков!»
Я вспомнил, какие это были славные ребята. Первый год работы в институте я жил у тёти Зины. Вместе с младшими двоюродными братьями ходил в магазин за продуктами — оба, такие смешные и милые, как все дети, держались за мои пальцы, когда переходили дорогу. Тетя Зина была для них прекрасной матерью, и они очень её любили. Я не слышал, чтобы моя тётя когда-нибудь повысила голос, хотя бы раз прикрикнула или что-то в этом роде. На лице её всегда была улыбка, она была рада всем нам, её близким, и делала для нас всё что могла, не ожидая с нашей стороны никаких благодарностей.
Сейчас я понимаю — её любовь ко всем нам, к своим братьям, к моей маме, к Володе, к маминой сестре Ане, была её любовью к жизни, её способом существования, исключавшим начисто какие-то выгоды. До конца жизни перед моими глазами будет её образ, её добрая улыбка. Она была похожа на своего отца Петра Агеевича Марчукова — курносый нос и карие живые глаза. А родилась она седьмым и последним ребёнком в семье, единственной девочкой, и, видимо, получила в детском возрасте столько тепла и любви, что жила со своим понятием счастья, вопреки всему, что на неё обрушивалось в жизни.
Жаль, что всего этого не ценил Володя, теперешний её муж. Он просто использовал её как подручное средство, которое накормит, принесёт продукты и водку из магазина. А без водки он уже не мыслил своего существования. Он мог без еды прожить пару дней, но не без водки! Он сам и не заметил, как попал в другую страну, в другую жизнь: его не интересовали собственные дети или кто бы то ни был — все люди вокруг стали для него тенями, полезными чем-то или вовсе бесполезными, если не пили с ним водку или не приносили её.
Первым ушёл из жизни Роберт, его водитель и собутыльник. Он скончался пятидесятилетним от кровозлияния в мозг после пьянки.
Своих сыновей, когда рядом не было Зины, Владимир Иванович мог послать за водкой в магазин. Потихоньку и они приобщились к «русской нирване».
Пока я размышлял о Володе, мама продолжала рассказывать.
Олег, сын Жоржа, окончил МГИМО в Москве и работает в торгпредстве, в ГДР.
— Мама, — реагирую я на эту новость, — значит, не напрасно Галина Павловна рвала его тетрадки, заставляя переписывать всё заново?
— Ты знаешь, я ведь зла на неё не держу за прошлые наши стычки. Надо отдать ей должное — она выучила и Римму, и Олега, и те чего-то добились в жизни. Воли в ней на пять мужиков, таких как Жорж, хватит, да и природного ума ей не занимать. Благодаря её настойчивости, Георгий поправил своё здоровье и сейчас выглядит неплохо. Они собираются переезжать в Москву. Олег получил там трёхкомнатную квартиру, а в ГДР уехал на пять лет.
— Мам, а как Алик Мильман?
— Окончил консерваторию по классу фортепьяно, даёт концерты. По городу висят афиши с его именем. Большой и грузный стал, как Давид Ильич. Очень одарённый человек! Может, сходим к ним? Да и у Евсигнеева ты не был давно, хотел Коля на тебя в погонах глянуть.
— Конечно, сходим! Вот только сначала с твоими соседями разберусь.
В своих письмах мама неоднократно жаловалась на соседей снизу. Те просто проходу не давали, хотя возраст у пары был старше маминого. Стоило на кухне передвинуть табуретку, как те принимались стучать по водопроводным трубам. и так по каждому пустяку. Когда я вошёл в подъезд и проходил через площадку второго этажа, дверь квартиры приоткрылась и в проёме показалось странное существо с остатками седых волос на голове. Непомерно большой и широкий нос, изрытый оспой, венчали громадные роговые очки с толстыми линзами, за которыми сверкнули неестественно увеличенные глаза-плошки. Глаза провожали меня вверх по лестнице, и я даже обернулся, чтобы ещё раз обозреть это явление, и увидел в дверном проёме, чуть ниже, вторые глаза, на этот раз женские. Две пары глаз буквально впились в мою парадную, светло-стального цвета шинель, и я подумал, что, возможно, старики кого-то ждали и ошиблись.