И подпрыгнула, от испуга выронив картонный пакет с молоком на пол.
Кто-то стоял в углу, молча поджидая меня в тени.
Я отшатнулась, прижалась спиной к кухонной стойке и, не сводя глаз с чужака, нашарила на подставке нож. Но мой безмолвный противник даже не шевельнулся. Я пригляделась. Что-то в нём не так.
Я шагнула к нему и включила фонарик.
На несколько секунд меня ослепило. Зато потом я разглядела то, что меня так испугало: один из старых папиных костюмов. На вешалке висели двубортный пиджак и брюки в тонкую полоску. Портного, создавшего эти вещи, нужно было арестовать! А папу привлечь за соучастие! Я ведь его знаю: он ещё дополнит костюм горчичной рубашкой и своим любимым зелёным галстуком. Я очень люблю папу, но вынуждена признать: его представления о стиле далеки от совершенства.
Папа говорил, что поедет с утра к специалисту по орхидеям, но зачем ради этого напяливать на себя костюм? Особенно тот, который уже несколько лет не носил? Впрочем, папа был уверен, что эти ужасные шмотки ему очень идут. Я подошла к уродливому наряду и принюхалась. Запах подтвердил мои подозрения – костюм совсем недавно побывал в химчистке. Да и выглядел очень нарядно: весь отглаженный, без единой складочки. И на кого это папа хочет произвести впечатление?
Я налила себе стакан молока, поставила пакет обратно в холодильник, выключила свет и устало побрела наверх, в постель, стараясь не наступать на скрипучие ступеньки. Я ведь ещё не сняла сегодняшний костюм, весь измазанный грязью после беготни по тоннелям. Если папа увидит меня вот такой, то наверняка заподозрит неладное.
Вообще-то папа знал, что я люблю расследования, но, кажется, считал, будто я ищу пропавших кошек или выслеживаю мелких воришек в магазине на углу. Конечно, это были достойные занятия, но сейчас я пыталась выловить рыбу покрупнее. Папа про эту рыбу понятия не имел: ни про Гильдию, ни про защиту Лондона от опасных преступников. И, по мне, это было очень хорошо.
Поднимаясь по лестнице, я слышала, как папа храпит у себя в спальне. Уже почти на самом верху оглушительное «мяу» заставило меня застыть на месте. Это Оливер вышел меня поприветствовать. Громко мурлыча, он потёрся о мои ноги.
– Тихо, Оливер!
Я подхватила своего хвостатого друга и позволила ему повиснуть у меня на шее. Так очень жарко, но мне нравится чувствовать, как он мурлычет. Я выждала ещё пару секунд, чтобы удостовериться, что папа по-прежнему храпит, а потом тихонько взобралась по деревянным ступенькам к себе на чердак.
Бережно опустив Оливера на пол, я огляделась. Всё лежало ровно так, как я и оставила, но мне казалось, будто я отсутствовала гораздо дольше нескольких часов – словно я ушла отсюда вчера или неделю назад.
Когда занимаешься захватывающей детективной работой, то кажется, что ты двигаешься быстро, а мир вокруг – медленно. За один день ты проживаешь целую неделю, месяц, а то и год! Кажется, я слишком люблю это чувство и ищу в приливе адреналина лекарство от скуки.
Я села на кровать и отпила молока. Интересно, когда мама была в Гильдии, у неё возникало похожее ощущение? На такую работу не попадёшь, если тебя не влечёт риск, если не трепещешь от азарта и возбуждения. Боялась ли она, что в один прекрасный день все эти приключения навлекут на неё серьёзную опасность? Или жила одним днём, не тревожась о том, что принесёт будущее? Я бросила взгляд на фотографию на тумбочке у кровати.
Эта фотография обычно навевает на меня грустные воспоминания. Как будто смотришь на изображение дома, в котором уже не живёшь. Но этим вечером я не испытывала ни печали, ни тоски.
Только злость.
Я попробовала проанализировать это новое чувство. Перебрала в голове всё, что мне известно и неизвестно о маминой смерти:
1. Что бы ни случилось с мамой, это был не несчастный случай с велосипедом.
2. Интуиция твердит мне, что её смерть как-то связана с работой в Гильдии Привратников.
3. Гильдия скрывает то, что произошло на самом деле.
Я осознала, что мой непривычный гнев связан с тем, что сегодня я столкнулась с кем-то, кто почти наверняка принадлежал к этой организации. Я ужасно злилась на Привратников, которые скрывали от нас с папой правду. Закрыв глаза, я сосредоточилась на дыхании до тех пор, пока не превратила свою ярость в решимость.
– Я непременно выясню, что с тобой случилось, мама! – пообещала я, глядя на фотографию.
Наконец, когда у меня не осталось сил ни думать, ни чувствовать, я залезла под одеяло, допила остатки молока (мама наверняка отчитала бы меня за то, что я не почистила зубы) и выключила свет. Но тут я вспомнила про ватную палочку, которую надо отдать на анализ. Я взяла мобильник, включила его и послала Брианне сообщение с вопросом, можно ли завтра утром зайти к ней. А потом, наконец, провалилась в сон.