Во-вторых, несомненно, заседание Петроградского Совета 7 октября 1920 года было еще и спектаклем, срежиссированным для британского гостя. Герберт Уэллс описывает эпизод этого заседания, который, хоть сейчас казните меня, был приготовлен специально для него. Он пишет: «...выступил пожилой человек (в присутствии Зиновьева! На Петроградском Совете!!! В 1920 году!!! –В.С.), который с ожесточением упрекал русский народ и правительство (!) в безбожии; Россия, говорил он, несет наказание за свои грехи, и, пока она не раскается и не вернется в лоно религии, ее будет преследовать одно бедствие за другим. Хотя участники заседания не разделяли его взглядов, ему дали высказаться беспрепятственно», – добавляет Герберт Уэллс.
Святая простота, святая наивность! – добавим мы от себя. – Вот видите, господин Уэллс, какая у нас демократия. Позволяется с ожесточением критиковать правительство, обвинять его в безбожии, накликивать на него Божью кару.
Конечно, это был переодетый чекист. Ну, или не знаю уж... смертник какой-нибудь, камикадзе. Но даже и смертнику не позволили бы высказаться.
Герберт Уэллс не мог (или не хотел) предположить, что каждый шаг большевиков, а в особенности каждое слово (кроме, конечно, приказов о расстреле и самих расстрелов), есть сознательная, продуманная, направленная на заведомый обман людей ложь. То есть, конечно, между собой, в узком кругу на заседаниях Политбюро или Совнаркома они были искренни друг с другом и говорили правду, но, обращаясь к широким массам (к насекомым, проскользнуло где-то у вождя), они лгали беззастенчиво и всегда.
Насчет отношения самого Ленина ко лжи отметим два разных, отдаленных друг от друга по времени момента.
Первый вычитываем в биографической «Лениниане» Мариэтты Шагинян. Рассказывает Мария Александровна, мать Володи.
«Помню, как в Кокушкине, в гостях у тети, – ему шестой год шел, – разбил нечаянно графин. Разбить в чужом доме графин – серьезная вещь. Володя мой струсил и, когда тетка стала спрашивать, кто это сделал, сказал: «не я». Ну, конечно, она и другие все знали, что он. Почти два месяца прошло, мы были уж дома, уложила я вас спать, простилась с вами, слышу – всхлипывает Володя, – спрятался с головой под одеяло и всхлипывает. Я подхожу, а он: «Мама, я тогда неправду сказал! Это ведь я графин разбил. А тебе сказал – не я». И плачет, – переживает. Вот я нашего Володю за эту правдивость люблю...»
Второй момент вычитываем в мемуарах Юрия Анненкова, замечательного художника-портретиста и автора не менее замечательных воспоминаний о тех людях, портреты которых ему пришлось писать. Так вот, в уста Ленину он вложил фразу: «Говорить правду – мелкобуржуазный предрассудок. Ложь, напротив, часто оправдывается целью».
А пользоваться ложью Владимиру Ильичу требовалось на каждом шагу, потому что ложью была сама основная концепция, будто в России произошла пролетарская революция, будто власть взял пролетариат, будто в стране установлена и действует диктатура пролетариата. Мы видели, как заседал Петроградский Совет, и видели, что Совет этот ничего не решал, а решало все Политбюро, в котором не было ни одного пролетария. Власть в стране взяли профессиональные революционеры, не имеющие никаких профессий и не умеющие делать ничего, кроме как утверждать свою диктатуру. Да и этого они в общем-то не умели. Ведь сказал же Владимир Ильич: мы Россию завоевали, теперь надо научиться Россией управлять.
Делалось все именем пролетариата, ибо не могли же они сказать в открытую, что Россию завоевала группа эмигрантов, приехавшая через Германию (и с германскими деньгами) в запломбированном вагоне. В этом вагоне тоже не было ни одного пролетария. Точно известен список людей, приехавших с Лениным. Вот эти люди: В. И. Ленин с супругой, Г. Сафаров, Григорий Усиевич, Елена Кон, Инесса Арманд, Николай Бойцов, Ф. Гребельская, Е. и М. Мирингоф, Сковно Абрам, Г. Зиновьев (Апфельбаум) с супругой и сыном, Г. Бриллиант, Моисей Харитонов, Д. Розенблюм, А. Абрамович, Шнейсон, М. Цхакая, М. Гоберман, А. Гниде, Айзентух, Сулишвили, Равич, Погосская. (По книге Ф. Платтена «Ленин из эмиграции в Россию». Март, 1917.)
Впрочем, надо сказать, что рабочие Петрограда, а потом и в других городах очень скоро поняли. Что большевики их одурачили, что никакой власти пролетариат не получил, а как работали рабочие у своих станков, так и продолжали работать, только жить стали голоднее, беднее, нежели при царе, и вообще-то гораздо бесправнее.