И мой стол – тот, за которым я сидела на уроке и наблюдала за девочками, – тоже стоял в комнате, и к тому же, на том самом месте. Я подошла к нему, ласково задела его, как старого приятеля. Немедленно вспомнился последний день, когда бедная Маша краснела у доски и отчаянно пыталась решить задачу про купца.
Кажется, с того времени прошла целая вечность. Где они сейчас, мои милые подопечные?
Слезы навернулись мне на глаза. Захотелось, чтобы время повернулось назад, и я снова оказалась в том милом прошлом.
Мои мысли прервались неожиданно, потому что я почувствовала, как сзади, очень близко ко мне, подошел Матвей. Я резко обернулась и… оказалась прямо в его объятиях. В следующий момент он уже целовал меня, крепко прижимая к себе. Я не могла шевельнуться – так сильно он сжал меня. Но попыталась. Потом замычала: испуганно и отчаянно. Это помогло: Матвей расслабил руки, но не выпустил меня совсем.
Я хотела ему сказать, что это неправильно, что в моем сердце уже есть любовь – к другому мужчине. Но Матвей заговорил первым и не дал мне вставить ни единого слова:
– Я не знаю, что сказать… Это все пережитки прошлого – говорить о любви. Но мне так хочется быть с тобой… всегда… рядом… Сашенька, ты не думай… Я очень серьезно. Сейчас власть рабочих регистрирует браки в городской управе… Пойдем туда. Мы станем ячейкой нового общества.
Я слушала его и ничего не понимала. О чем он говорит? Какая ячейка? Что за регистрация?
Матвей между тем перешел от слов к действию и снова приник к моим губам, но уже мягче, с нежностью, так не похожей на него, человека нынешней власти. И вообще, на весь их новый мир.
– Пожалуйста, не надо, – прошептала я, и захлопала ресницами, стараясь удержать в глазах слезы. Однако они непрошенными гостями побежали по щекам.
– Сашенька, я обидел тебя? – искренне заволновался он. – Прости… Ты не думай, что я… Я – серьезно. Ты подумай о том, что я тебе сказал. Ладно? Я сделаю все, чтобы тебе жилось хорошо. И твоей семье тоже. Вам всем будет лучше под моей защитой. Время сейчас неспокойное. Кругом – классовые враги. А в некоторых местах, что плохо для таких…, - он остановился, подбирая слова, – …как ты и твоя семья, бывают перегибы. Могут расстрелять невинных людей, которые даже, может, и сочувствуют новой власти, и готовы помогать ей… Ошибки, конечно, неизбежны. Но если ты будешь моей женой, никто не посмеет тронуть ни тебя, ни твоих близких… Я делал запрос о твоей семье. Я знаю, что они уехали за границу. Здесь, в городе, я написал о тебе, что ты сирота. Помнишь, мы приходили к вам? Вот тогда я и написал в документах эту информацию.
– Что? – переспросила я, не поняв с первого раза хода его объяснений.
Потом до меня дошло. Тут же я вспомнила маму, папу, Никиту, и слезы с новой силой хлынули из глаз. Я – сирота! Хотя я действительно иногда ощущаю сиротство – без них, без моих милых родных.
Матвей понял это по-своему.
– Прости. Я не мог придумать ничего другого. Я написал, что они были расстреляны белогвардейцами, как сочувствующие красным… Ты подумаешь… о моем… предложении? – снова напомнил он.
Размазывая слезы по щекам, не знаю, почему, но я кивнула. Хотя в душе ни на секунду не сомневалась: я никогда не стану женой этого чужого для меня человека.
Да, я так думала, пока кое-что не случилось…
Матвей стал бывать у нас чаще. Видимо, то, что он предложил мне стать его женой, давало ему какие-то особенные права. Однако к разговору о женитьбе не возвращался.
По-прежнему, он встречал и провожал меня вечерами, хотя дни стали заметно длиннее, ведь приближалась весна.
Однажды в такой светлый вечер он сопровождал меня до работы. Мы прошли мимо небольшой группы людей, окруженной вооруженными солдатами.
Хотя похожую картину я видела не раз, но привыкнуть к такому не могла. Людей вели в тюрьму? Или на расстрел? Тех несчастных, которых с чьего-то злого языка именовали «врагами революции» или «врагами народа».
Когда мы проследовали мимо, я обернулась назад.
И тут ноги мои подкосились: там, среди арестованных и, возможно, обреченных, стоял Алексей. Хотя трудно было узнать в нем ухоженного красавца, из-за которого я когда-то потеряла голову, но сердце обмануть невозможно – это был он.
Меня затрясло как при сильном ознобе, из груди стали вырываться сухие рыдания.