– Да, я знаю тебя, но я не хочу тебя знать! Запомни это.
И повернувшись ко мне спиной, уходит в неизвестно откуда упавший на берег туман. Мое горло как будто сжимает чья-то рука. Я не могу вымолвить ни слова. Просто смотрю в оцепенении ему вслед. Но сердце плачет и спрашивает:
– Почему?!
Туман исчезает на какое-то время. Я вижу спину художника, а он, как ни странно, слышит мой немой вопрос. Останавливается, оборачивается, долго, в молчании, глядит на меня издали. Даже как будто неведомая сила приближает нас опять друг к другу, чтобы я могла увидеть его холодный, отчужденный взгляд.
Я хочу успеть сказать ему о своих чувствах. Но Алексей опережает меня.
– Не говори ему обо мне, – только это слышу я, и он исчезает во вновь упавшем сверху тумане.
Я, пытаясь удержать его, делаю шаг вперед и … проваливаюсь в темноту, во мрак. Чувствую, что лечу вниз, но после того, как любимый человек отверг меня, мне уже ничего не страшно…
Я с трудом открыла глаза и сначала не могла понять, где нахожусь. Потом вспомнила: и что было вчера, и свой ужасный сон. Почувствовала себя одинокой, беззащитной. И тихо заплакала, уткнувшись в подушку.
– Саша! – услышала я знакомый голос и испуганно притихла.
Матвей был в комнате: я просто не заметила его. Почувствовав, что он присел на край кровати, напряглась. Вздрогнула, когда он положил мне руку на спину. И, испугавшись его следующих действий, торопливо села.
Уже наступило утро. Теперь, в отличие от вчерашнего темного вечера, я хорошо могла видеть лицо Матвея.
Наши взгляды встретились. Его глаза были полны тревоги. Что было в моих, не знаю. Но он почему-то нахмурился и отвел взгляд. Сказал в сторону:
– Я сходил вчера к Тамаре Александровне и к Гертруде. Предупредил, что ты здесь.
– Спасибо, – тихо поблагодарила я. – Пойду домой, – я вылезла из-под одеяла и поставила ноги на пол.
– Хорошо, я провожу.
– Можно я сама пойду, Матвей? – заупрямилась я.
Мне хотелось побыть наедине с самой собой, без моего вечного провожатого.
– Нет! – тоном, не терпящим возражений, твердо сказал он. И прочеканил каждое слово: – Я. Тебя. Провожу.
Я нахмурилась, подавила вздох, сердито отвернулась от него. Но… смирилась…
Теперь понимаю, почему он настаивал быть рядом. Время действительно было страшное. Людей легко арестовывали, легко раздавали им обвинения, легко расстреливали. Матвей знал это лучше меня, потому что был частью той власти. Я тоже знала кое-что, но видимо, не настолько серьезно все это понимала…
Дома я рассказала тёте о том, что со мной случилось вчера.
– И что Матвей? – глаза ее расширились.
– Он помог ему. По крайней мере, мне так сказал.
Как будто холодная льдина вдруг прикоснулась к моему сердцу:
– Тётя, а вдруг Матвей меня обманул?! Он не помог Алексею, а наоборот… И просто притворился, будто спас его, чтобы я думала, какой он благородный…
Тётя Тамара с тревогой посмотрела на меня.
– Девочка моя милая! – вдруг прошептала она и прижала меня к себе. – Только больше не делай глупостей! Прими, что происходит, как неизбежное. У каждого – свой путь, и ты не сможешь изменить это.
Я испуганно посмотрела на тётю, не понимая, что она пытается мне сказать.
– Забудь Алексея! У него своя жизнь. Видишь, он даже не помнит тебя!
– А Матвей?
– Что «Матвей»?
– Думаешь, он помог ему?
– Думаю, да. Мне кажется, Матвей – лучше, чем ты о нем думаешь…
Но тётины слова не дошли до моего сознания.
Я снова «заболела» Алексеем.
Сидела в кресле, закутавшись в плед, нервно вязала спицами шарф, не задумываясь о его длине. И думала о моем бедном, попавшем в страшные неприятности, художнике. По сторонам не смотрела, вокруг себя никого не замечала. Перед глазами стоял образ Алёши, но каждый раз в разном обличии. То я видела его таким, когда мы встретились в первый раз, то – грязным, бледным, оборванным.
В голове толкали друг друга вопросы: где он, что с ним, живой или неживой?..
Но задать их Матвею я не решалась.