На этом звонки пришлось закончить. Я успокоила себя тем, что завтра утром и Рома, и дядя Ваня все равно узнают, что работница музея Арсения Ромашкина уехала в служебную командировку… Так что переживать насчет этого не стоит. Если им надо, любой из них всегда может отпроситься с работы на час. Даже Ромка. Ну, например, притвориться, что живот заболел, и побежать в аптеку…
Я сидела в зале и созерцала нарисованных виновников моих злоключений: девушку, сидящую у окна, мужчину приятной наружности и мальчика с собакой. Прошло только три дня с того пятничного вечера, когда я обнаружила их в своей квартире. А, кажется, целая вечность минула! Вот и сейчас картины стоят у стены так же, как стояли там в первый день, когда я их увидела… Хотя… Нет. «Мужчина» стоял последним. Непорядок!
Я встала, чтобы переставить картины. Это у меня явно уже нервное. Ну, какая разница, в каком порядке они стоят? Так думала я, поднимая «Мужчину». И тут заметила трещину в рамке. Ох, совсем забыла, что грохнув картину об асфальт, я невольно сломала рамку! Попыталась соединить сломанное дерево. И тут заметила широкую щель между внутренней стороной картины и задней дощечкой рамки. Мне даже показалось, что там что-то лежит. Я с трудом протиснула ладонь в эту щель, нащупала что-то бумажное и медленно двигая кисть руки вверх, вытянула… старую тетрадь. Интересно, как она туда попала?
Я пролистала ее. Она вся была исписана красивым некрупным почерком. Аккуратные буковки, как бисеринки, были ровно «нанизаны» на строчки. Только в некоторых словах почему-то содержались «Ъ». Что это? Я открыла первую страницу и начала читать:
«Как хочется поплакаться кому-то в жилетку, сбросить с сердца камень, который мешает дышать легко и свободно… Но это невозможно… Время такое, что лучше помалкивать и никому не доверять. А родных мои жалобы только еще больше расстроят, ведь им тоже непросто…
Жизнь стала другой до неузнаваемости. Как будто каждый предмет, каждое лицо, каждое действие кто-то заменил на негатив: все белое стало черным. А всё черное? Наоборот, стало нормальным, повседневным: узаконенное убийство, предательство, хамство…
От меня, смешной наивной девочки, какой я была три года назад, ничего не осталось. Мало того, живу как в тумане. Ощущение, что я – это не я. И всё, что происходит со мной, ко мне никакого отношения не имеет…»
С первой же минуты стало понятно, что это чей-то дневник. И, судя по буквам «Ъ», ему уже немало лет! Если я правильно помню, твердые знаки на конце слов отменили в 1918 году… Вот это находка!
Время остановилось для меня. Мир вокруг исчез. Остались только мы с дневником. Я сидела на диване и читала. Остановиться не могла. Передо мной развернулась другая эпоха, другое время, другая жизнь…
Глава 16. Вор
Наступило утро.
Быстро позавтракав, я начала собираться якобы в служебную командировку. В свою (не в мамину гигантскую) сумочку положила пару бутербродов с докторский колбасой и банан. Мне ведь предстояло сидеть в засаде неопределенное количество времени. Подумав об этом, добавила еще один банан и пару конфет.
Выйдя из подъезда, я пересекла стоянку для машин и детскую площадку. Шла независимо, не оборачиваясь. Так, как будто я действительно намерена уйти далеко и надолго. Мне уже казалось, что кто-то наблюдает за мной. Я прямо ощущала это каждой порой своей кожи. Хотя, каждый знает: когда думаешь, что кто-то за тобой следит, обязательно чувствуешь на своей спине тяжелый взгляд.
Когда зашла за угол соседнего дома, остановилась и, спрятавшись, оглядела свой двор. Ничего подозрительного вроде бы не было. Никто не пробирался за мной, прячась за деревья… Тогда, подождав пару минут – так, на всякий случай, – короткими перебежками я вернулась к детскому домику и, скрючившись в три погибели, на коленках протиснулась в узкую дверь.
Внутри домика была лавочка. Правда, очень низкая. И все равно, это было лучше, чем ничего. Я присела на нее, вытянув ноги. И почувствовала себя дядей Степой – ноги только что из окон не торчали – заняли пол в домике целиком.
Сквозь маленькое окошко мне хорошо была видна дверь в наш подъезд: как раз то, что мне нужно.