Однажды у Бхагураяна возникла идея, которая, как ему казалось, должна была понравиться Чанакье, и он отправился к брахману.
— Мудрый Чанакья, у меня есть одно соображение, — сказал он, входя. — Если оно вам понравится, считайте, что цель наполовину достигнута. Я уверен, что эта идея придется вам по душе. Мне кажется, она принесет успех.
— Мысли твои всегда плодотворны, полководец, — улыбнулся брахман. — Я это знаю, у меня уже есть опыт. Говори, я сгораю от нетерпения.
— Дело в том, — сказал Бхагураян, — что нужно рассказать махарадже всю правду. Сейчас он влюблен в Мурадеви. Это всем известно. А когда он узнает подлинную историю Чандрагупты, то наверняка отошлет Сумалью прочь и посадит на трон своего первенца. Если мы поступим таким образом, то незачем будет обращаться за помощью к чужим и не нужно будет опасаться последствий вражеского вторжения.
По лицу Чанакьи пробежала тень; он нахмурился и, прищурившись, стал смотреть куда-то мимо военачальника. Но Бхагураян ничего не заметил. Он был целиком поглощен своей идеей, заранее решив, что она должна понравиться Чанакье. Бхагураян еще не кончил говорить, как Чанакья вдруг одобрительно засмеялся.
— Да вы тонкий политик! — воскликнул он. — Мне недаром всегда казалось, что вам следовало бы быть на месте Ракшаса. Мысль неплоха, но вы сами знаете, что выполнить это не так-то просто. Нужна большая осторожность, иначе можно все испортить.
— Уж не думаете ли вы, — продолжал брахман, — что Ракшас не будет нам препятствовать? Он очень любит Сумалью, и если Дханананд лишит его трона, а царем сделает Чандрагупту, которого министр считает шудрой, то Ракшас вряд ли станет так же верно служить новому радже. Скорее всего министр постарается его уничтожить, как это уже он пытался сделать однажды. Есть еще причина, почему Ракшас не примет сторону Чандрагупты. Тот не глуп, как Сумалья. В государственных делах он станет поступать так, как сам считает нужным. И разве Ракшас не начнет опасаться, что Дханананд, который будет покровительствовать Чандрагупте, может разжаловать своего министра? Конечно, Ракшас предан Дханананду, но сейчас трудно сказать, как он поведет себя, когда узнает, что уже не пользуется прежней властью. Нам нужно постараться уменьшить влияние министра, а для этого мы должны сделать так, чтобы раджа и народ были им недовольны. Все наши усилия ни к чему не приведут, пока мы этого не добьемся. В конце концов нам удастся привлечь Ракшаса на свою сторону. Но до тех пор, пока Ракшас не будет уверен, что Бхагураян такой же искушенный политик и так же предан радже, как и он сам, мы ничего не сможем поделать с министром. Ему нужно показать нашу силу и правоту.
Бхагураян слушал Чанакью и молчал. Брахман часто говорил ему, что Ракшас не даст осуществить замысел, когда узнает о его существовании, и что нужно застать министра врасплох, пока он ничего не подозревает. Чанакье удалось во многом убедить военачальника, но Бхагураяна все еще мучили сомнения, ему иногда казалось, что он совершает предательство.
Чанакья видел, что Бхагураян сидит в глубокой задумчивости, и снова, как бы между прочим, сказал, что любой их шаг будет связан с большими трудностями, если они не вызовут у народа и у самого раджи неприязни и подозрений в отношении Ракшаса.
— А после этого, — продолжал брахман, — уже нетрудно привлечь Ракшаса на нашу сторону или по меньшей мере обезвредить его.
Чанакья как будто разговаривал сам с собой, а не внушал собеседнику давно обдуманное. Все это произвело на военачальника то впечатление, на которое брахман и рассчитывал. Бхагураян решил, что прежде всего нужно ослабить влияние Ракшаса.