Среди немцев началась паника. Многие бросали оружие и бежали прочь, но далеко им уйти не удавалось. Казалось, что огромный вихрь, верхушка которого терялась высоко над деревьями, шел медленно. Но это была только иллюзия. Немцы бежали изо всех сил, но рядом с воронкой казались едва ползущими муравьями. Они не успевали укрыться от стихии, и смерч поглощал всех, кто попадался на пути. Оправившись от шока, партизаны подключились к бою. Они расстреливали всех, кто сумел избежать воронки.
Бой закончился внезапно угомонившимся ветром. Сразу наступила тишина. Партизаны с опаской смотрели на воронку, которая замерла в одной точке. Лиде вдруг на мгновенье показалось, что это Априор стоит и смотрит на неё.
Воронка вращалась всё медленней, и вдруг рассыпалась густым водопадом камней, тел и деревьев. Когда облако пыли улеглось, Лида увидела маленькую точку света, которая на миг вспыхнула ярче и юркнула в небо.
— Спасибо, — прошептала она. — И счастливого пути…
Ночью обоз на полном ходу проскочил излом линии фронта и встретился с передовыми патрулями 8-й гвардейской дивизии имени Панфилова. Лида помнила тусклую штабную лампу, горячий чай в жестяных кружках и доклад Харченко. Когда он рассказал командиру дивизии Чистякову, как партизаны и колхозники собирали обоз для ленинградцев, старый генерал заплакал…
На железнодорожной станции передали для дальнейшей отправки продукты, которые заняли пять вагонов. Не раз в пути на станциях и полустанках жители многих сел спешили пополнить обоз для ленинградцев. Вечером 29 марта 1942 года партизаны прибыли в Ленинград. Михаил во главе партизанской делегации отправился в Смольный, а Лида поспешила домой.
Еще в подъезде она почувствовала, что в доме никого нет. То ли звенящая тишина, нарушаемая лишь постукивающей рамой выбитого стекла, то ли запах покинутого помещения наталкивали на эту мысль. Подойдя к двери своей квартиры, она почувствовала пустоту. Даже ключ почему-то не стала искать. Толкнула дверь, и правда: та оказалась не запертой.
В полутьме квартиры слышалось тиканье часов. Лида коснулась комода в прихожей, провела рукой. Потёрла пальцами, чувствуя на них скрип пыли. Тихо вошла в зал и привалилась к косяку, гладя на привычную, но покинутую обстановку. На тёмном круглом столе в центре зала белела тетрадь. Лида медленно подошла, взяла её в руки. Подошла к окну и, при свете весенней северной седой ночи, перевернула первую страницу.
Строки бабушкиного дневника лились прямо в душу, и Лида читала, не замечая времени, пока не перевернула последнюю страницу. Там пронзительно чернела всего одна строчка.
Дорогая внученька! Прости, что не дождалась тебя. Но больше я тут никому и ничем помочь не смогу…
Запись обрывалась так внезапно, что Лида невольно перевернула страницу, в надежде увидеть продолжение. Но, на тыльной стороне пожухлого листа ничего не было.
Губы задрожали, и Лида медленно сползла на пол, прижимая к себе дневник. Она не помнила, сколько просидела так. Но за окном уже рассвело, а она всё баюкала тетрадь и не находила сил подняться.
Скрипнула входная дверь, и в комнатном проёме возникла фигура Михаила.
— Вот ты где! — он подошел к Лиде и рывком поднял её на ноги. — Я к тебе с хорошими вестями. Про наш обоз уже весь город знает! Вот смотри, свежий выпуск, — он сунул Лиде газету.
Она механически развернула её, там были фотография Михаила Харченко с другими партизанами, и большая статья, которая заканчивалась стихотворением Виссариона Саянова:
— Но я не из-за этого пришел, — сказал Михаил, когда Лида оторвала взгляд от газеты. — Пользуясь положением, я узнал твой адрес и выяснил насчет твоей бабушки. С ней всё в порядке. Её эвакуировали вместе с соседями в середине марта.
Тугая пружина, засевшая в груди и мешавшая дышать, выпрямилась так резко, что Лида пошатнулась. Как будто острый осколок резко выдернули из сердца. Она закрыла лицо руками и, впервые за долгую тяжелую ночь, заплакала.