— Боже Праведный! — воскликнул он. — Я не считал Вас безгрешной, но никогда бы не подумал, что Вы можете так тушеваться и позволять вить из себя веревки. Или я ошибаюсь, эти качества водились за Вами всегда?
— Я этого не замечала.
Он допил свой кларет и с силой обрушил свой бокал на стол.
— Но ведь Вы же сидите за моим столом, покорно опустив глаза и благочестиво сложив руки, как послушная гимназистка. Одеваетесь во все черное — этот цвет Вам не идет — и стягиваете волосы на затылке с таким остервенением, словно хотите избавиться от молодости и женственности, считая их величайшим грехом. Все, что осталось от того ребенка, которого я встретил в доме, — это короткие временные вспышки прежнего непокорного характера, но скоро и от них ничего не останется.
Я чуть не задохнулась от негодования.
— Как Вы смеете?! Что Вы себе позволяете?!
— Это мой дом, здесь я могу позволить себе почти все.
Вся надежда на то, что мне удастся сохранить спокойный тон до конца вечера, исчезла.
— Вы не понимаете хороших манер! — взорвалась я. — Но если Вашу грубость я вынуждена терпеть, то нападки на меня лично терпеть не собираюсь.
— Я только говорю правду — то, что вижу.
— Что Вы знаете обо мне? О какой правде Вы говорите? Вы ничего не знаете и не имеете права судить обо мне. Особенно о моей одежде, которую я не выбирала.
— Вы хотите, чтобы я поверил, что Вы не имели возможности заказывать себе платья?
— Вы угадали. Леди Вульфберн самолично заказала траурную одежду для всех нас. А так как мне предстояла работа гувернантки, она не сочла нужным выбрать для меня менее мрачные тона.
— А Вы пытались протестовать? Или благодарность за милосердие брата вынуждает Вас к безоговорочному повиновению?
— На мою долю выпало так немного милосердия в Вульфбернхаус, что я свободна от обязательств. Кроме того о Вашем брате я могу сказать только, что он был весьма глуп и распустил жену и дочерей из-за нежелания заниматься ими — так ему было спокойнее.
Выпалив эту тираду, я поняла, что он сумел все же вытянуть из меня признание, и покраснела. Лорд Вульфберн расхохотался, но не зло, как раньше, а веселым смехом. Я еще не видела его таким счастливым.
— Бедный Генри! Он был бы уязвлен, услышав, как низко оценили его щедроты.
— Вы не имели права провоцировать меня, — пробормотала я, не в силах поднять глаза. — Если бы Вы вели себя корректно, я бы не сделала этого признания.
— Но Вы его сделали, — возразил он. — Эгоистичный и неумный. Так примерно Вы его охарактеризовали, только в других выражениях? Хотите взять свои слова назад?
Я наконец осмелилась оторвать взгляд от скатерти. Было видно, что его ничуть не задел нелестный отзыв о брате. Напротив, казалось, что он доволен: повеселел, выглядел моложе и мягче, словно все его заботы исчезли.
Могло ли быть, что именно этого он от меня и ждал?
В тот же момент я поняла — ему неважно было, что я скажу, а просто нужно было отвлечься от мрачных мыслей. Он наблюдал за мной, как зверь за добычей, забавляясь игрой и своей властью. Во мне закипало негодование.
— Это жестоко и не вызвано необходимостью, милорд. Я действительно не испытывала любви к Вашему брату и его семейству, но не собиралась поверять Вам свои чувства.
— Не вижу причины, почему бы Вам не поделиться со мной. В конце концов, во мне Вы встретите больше понимания в этом вопросе, чем в ком-нибудь другом. Я полностью разделяю Ваше мнение. Так, значит, этот траур — просто дань приличию?
— Считайте, как Вам угодно.
— Это не ответ.
Я подумала, что, если уклонюсь от ответа, он снова начнет свои нападки. Поэтому я сказала:
— Если бы у меня был выбор, я бы не соблюдала приличий. Уж лучше вызвать осуждение, чем проявлять лицемерие.
— Будьте осторожны, мисс Лейн, а то общество отвергнет Вас так же, как меня.
— Сначала этому обществу придется принять меня в свой круг.
Он вопросительно поднял брови. Казалось, из всего семейства он один относился ко мне с должным уважением, несмотря на его нападки. Это могло бы служить утешением, но вместо этого усиливало чувство неловкости. Я с радостью вернулась бы к той незначительной роли, которая была мне предназначена. К счастью, у меня возникла идея, которая отвлекла от неприятных мыслей и позволила переключить разговор на другую тему.
— Я хотела просить об услуге, лорд Вульфберн. Дело в том, что Клариссе нужны платья попроще для прогулок по болотам. Не могли бы Вы заказать их для нее?
— Я доверяю Вам заняться этим делом. Обратитесь к миссис Пендавс, дайте ей распоряжения. Считайте, что Вы получили неограниченные полномочия.
— Большие, чем у Вас?
— Боюсь, даже если я захочу возразить, Вы все равно сделаете по-своему.
— Ошибаетесь.
— Да? У меня сложилось впечатление, что Вы задались целью спасти мою дочь, — он сделал паузу. — И вернуть меня себе самому, снова сделать из меня покорного ягненка.
Я подавила протест. Что касалось Клариссы, он был абсолютно прав, но вторая заявка ни в какие ворота не лезла.
— Вы мне приписываете слишком большую смелость. Я не собиралась превышать свои полномочия и распространять свое влияние на взрослых членов семьи. Кроме того, ягненком Вы никогда не были.
— Был. Наивным, неинтересным и ужасно скучным.
— Чепуха. Вы были…
Я осеклась, поняв, что он меня провоцирует. Он поднялся и стал изучать свое отражение.
— Как? Вы не хотите похвалить меня? Разве я был не красив? И никакого признания моему героизму? Разве я не спас Вас?