— Это ничего не доказывает, — сказал Том.
— Разумеется. Но Тим сходил в местный банк, и после долгой беседы с управляющим ему удалось заглянуть в отчеты. Каждое лето в последние четыре года Скиллинг клал на счет от восьми до десяти тысяч долларов, — фон Хайлиц улыбнулся.
Том никак не мог понять, куда он клонит.
— Скиллинг скупал краденое у Джерри, — продолжал мистер Тень. Он вернулся к своей прежней профессии, когда Джерри и его друзья стали грабить дома вокруг озера.
— Но какое отношение имеет все это к пожару? Или к тем, кто пытался меня убить?
— За день до твоего приезда на Игл-лейк наш герой положил на счет пять тысяч долларов.
— Пять тысяч долларов, — повторил Том.
— Скорее всего, это был аванс. Он наверняка должен был получить вторую половину после обнаружения тела, но к тому времени Джерри и его друзья были благодаря тебе уже в тюрьме.
— Так они наняли своего скупщика краденого, чтобы убить меня?
— Наверное, Скиллинг сам предложил свои услуги, когда узнал, что на этом можно заработать десять тысяч. Сестра этого Скиллинга живет там же, в Висконсине, в местечке Маринетт. Она замужем за таким же мошенником — другом своего брата, который сидит в тюрьме по обвинению в вооруженном ограблении. Тим думает, что Скиллинг вполне мог спрятаться у нее на несколько дней. Он позвонил в полицию Маринетт и попросил последить за домом этой женщины.
— Тогда они, наверное, поймают его, — сказал Том. — Скорее всего поймают. Они ведь должны поймать человека, убившего Барбару Дин. — Он посмотрел на книгу и снова раскрыл ее.
— Тиму кажется, что твой друг Нэппи Лабарре почти готов рассказать им все, что знает. Но если они арестуют Скиллинга, то информация, выданная Нэппи, не принесет ему особой пользы. Так что в интересах Нэппи продать Скиллинга как можно скорее.
— Это хорошо.
— И это все, что ты хочешь сказать? Хорошо и не более того? Петля затягивается вокруг горла твоего дедушки, и все это благодаря тебе.
— Я знаю.
— Наверное, ты в какой-то степени жалеешь об этом?
— Хотелось бы мне знать, — Том снова видел перед собой дедушку, смотрящего в окно взглядом затравленного животного.
Фон Хайлиц встал, развернул стул и сел лицом к Тому, поставив руки на колени и подперев ладонями подбородок.
— Наверное, дело в том, что он все-таки мой дедушка, — сказал Том. — Меня воспитали так, что я привык считать его особенным — почти героем. Он обеспечивал существование нашей семьи. Все зависело от него. А теперь... теперь я чувствую себя отрезанным от всех остальных.
— Поедем со мной к Дэвиду Натчезу, — попросил фон Хайлиц. — Не исключено, что ты сумеешь помочь нам понять, куда может отправится Глен, если решит спрятаться, чтобы подготовиться к бегству с острова. К тому же, это поможет тебе оправиться от шока.
Том покачал головой.
— Я говорю серьезно — ты пережил сильный шок. Я знаю, что ты сердишься на меня, сам того не желая. За последние два дня вся твоя жизнь словно вывернулась наизнанку и...
— Остановитесь, — перебил его Том. — Может быть, я действительно сержусь на вас. Но вы не можете знать всего, что я чувствую.
Произнесенная фраза заставила Тома почувствовать себя капризным ребенком.
— Конечно же, нет, — сказал фон Хайлиц. — Но, когда все это закончится, мы сумеем узнать друг друга поближе.
— Неужели вы не могли тогда, семнадцать лет назад, последовать за моей матерью? Когда вернулись на Милл Уолк и узнали, что Глен увез ее в Майами? Но вы позволили ему отобрать ее у вас — просто не стали бороться. Да, конечно, вы жили в доме напротив, но я ведь никогда не видел вас, кроме тех двух раз, когда вы приходили в больницу.
Фон Хайлиц выпрямился на стуле. Ему было явно не по себе.
— Глен ни за что не позволил бы мне увидеться с Глорией, — сказал он. — А даже если бы позволил, она не согласилась бы уехать со мной.
— Вы не можете этого знать, — почти закричал Том. — Она была совершеннолетней и могла выйти замуж за кого угодно. А вы просто позволили ей снова стать слабой и беспомощной. Допустили, чтобы ее продали Виктору Пасмору. Вернее, чтобы для нее купили Виктора Пасмора или не знаю, как это лучше сказать. — Тому вдруг показалось, что речь идет о Саре Спенс и Бадди Редвинге, и он почувствовал себя еще несчастнее. — Вы не сделали ничего, — Том больше не мог говорить.
— Думаешь, я не размышлял об этом, — сказал фон Хайлиц. — Мне было тогда за сорок. Я привык жить один и делать то, что хочу. И я не считал, что сумею быть хорошим мужем. Я никогда не скрывал своего эгоизма, если эгоизм означает возможность сконцентрироваться на какой-то одной вещи в ущерб остальным.
— Вам нравилось быть одному, — выпалил Том.
— Конечно, нравилось, но это было не самой важной причиной. Мне казалось, что Глория видит во мне еще одного отца. А на такой основе нельзя построить настоящий брак. Но и это не главное. То, что я собирался сделать, убило бы Глорию. Я не мог жениться на дочери Гленденнинга Апшоу. Ведь вскоре после твоего рождения я начал подозревать, что он убил Джанин Тилман. Я хотел разрушить его жизнь. Так что, все случилось так, как случилось, потому что каждый из нас был самим собой — Глория, Глен и я. Единственное хорошее, что из всего этого получилось — это ты, Том.
— Но вы пришли посмотреть на меня только дважды, — не унимался Том.
— Как ты думаешь, что стало бы с твоей матерью, если бы я настаивал на встречах с тобой?
— Дело вовсе не в этом. Просто вы были очень заняты — лечили свои раны, ели ящериц, подглядывали в окна и раскрывали убийства.
— Что ж, если хочешь, можешь думать об этом так.
— Вы по-настоящему захотели общаться со мной только тогда, когда поняли, что меня можно использовать. Вы решили заинтересовать меня тем, что случилось с Джанин Тилман. Вы завели меня, как часы, и оставили тикать. И теперь вы довольны тем, что я вел себя именно так, как вам хотелось.