— А ты сделал это потому, что ты — это ты, Том. Если бы ты был другим, я бы...
— Вы бы вообще не подошли ко мне.
— Но ведь ты — это именно ты.
— Хотелось бы мне понять наконец, кто я такой и что собой представляю.
— Ты оказался достаточно похожим на меня, чтобы мы оказались у брошенной машины Хасслгарда в одно и то же время. И появились в больнице в тот день, когда умер Майкл Менденхолл.
— Не уверен, что мне хочется быть похожим на вас.
— Но ведь тебе не хочется также быть похожим на своего дедушку. — Фон Хайлиц встал и посмотрел сверху вниз на Тома, лежащего на большой двуспальной кровати с книгой в мягкой обложке. Том испытывал сейчас сильные противоречивые чувства, и фон Хайлицу очень хотелось подойти к нему, обнять, погладить по щеке, но слова, сказанные только что Томом, делали это невозможным.
— То, что я сказал тебе тогда на поляне, правда, Том. Я действительно люблю тебя. И мы должны вместе сделать большое дело. Я шел к этому очень долго, но теперь мы должны закончить это вместе. Он положил руку на спинку кровати.
«Как мне надоели все эти пышные речи», — подумал Том, и выражение его лица заставило фон Хайлица убрать руку с кровати.
— Что ж, тебе необязательно идти со мной к Хобарту. Я зайду и спрошу, что ты решил, прежде чем идти.
Том кивнул. Он окончательно перестал понимать, чего хочет, и был сейчас слишком несчастен, чтобы трезво размышлять на эту тему. Он не видел, как фон Хайлиц вышел из комнаты, только слышал, как закрылась дверь, соединявшая их номера. Том взял книгу и снова стал читать. Он слышал, как за стеной фон Хайлиц меряет шагами комнату. А в книге Эстергаз ехал по берегу дымящегося озера. И ему казалось, что внутри его живет другой человек, почти невидимый, но обладающий чудовищной силой. Фон Хайлиц стал разговаривать по телефону.
«Почему я был так груб с ним? — подумал вдруг Том. — Обвинял его в том, что он не был простым обыкновенным отцом?» Виктор Пасмор был простым, обыкновенным отцом, и одного с него было достаточно. Том чуть было не вскочил с кровати и не пошел в соседнюю комнату, но невыносимая боль и тоска, по-прежнему отдававшая злостью, словно пригвоздила его к кровати.
В мире столько всего невидимого, думал Эстергаз. Он сделал еще глоток из стоявшей между колен бутылки. И многие люди переходят в невидимое состояние, а остальные едва замечают это. Здесь большую роль играют горе, унижение. Это словно предчувствие смерти, словно умереть раньше смерти. И еще это происходит, когда весь мир оставляет тебя позади. Это происходит с алкоголиками, отщепенцами, убийцами, солдатами после войны, музыкантами, детективами, наркоманами, поэтами, мужскими и женскими парикмахерами. Видимый мир становится все более и более населенным, и с невидимым происходит то же самое. Эстергаз остановился на светофоре, и на секунду ему очень захотелось увидеть этот невидимый мир, который он так хорошо себе представлял, увидеть равнодушных ко всему невидимок, одетых в лохмотья и старую одежду, прикладывающихся к бутылкам, как он, или подпирающих фонарные столбы, лежащих на засыпанных снегом тротуарах.
Том поднял глаза от книги, вдруг пораженный воспоминанием о другом человеке, скрытом внутри него, который однажды уже видел его лежащим на этой кровати в этом отеле и читающим эту книгу. Ведь тогда, после аварии, он смотрел на себя такого как сейчас, смотрел на почти взрослого Тома. И воспоминание это окружала какая-то непонятная жестокость — взрыв дыма и огня, — подобно тому, как окружала она Эстергаза.
Усталость, наполнявшая каждую клеточку его тела, тянула его вниз. Том подумал, что должен немедленно встать, книга выскользнула у него из рук, и Том увидел огромную фигуру своего дедушки, мечущегося у окна, подобно льву, в которого попала стрела охотника. Том потянулся к книге. Пальцы его коснулись темной половины лица, изображенного на обложке. Дедушка посмотрел прямо в глаза Тому, подняв голову от желтого листочка бумаги для записей, и юноша тут же уснул.
О, нет. Взглянув в окно. Том увидел, что на улице уже темнеет. Несколько минут спустя Леймон фон Хайлиц вошел через дверь, разделявшую их номера, и приблизился к квартире. «Я пойду с вами», — сказал Том, но слова застряли у него внутри. Старик развязал шнурки и снял с Тома ботинки.
— Том, милый, — сказал он. — Все в порядке. Не стоит переживать из-за того, что ты мне наговорил.
— Нет, — сказал Том, и это означало «нет, не уходи, я хочу пойти с тобой», но фон Хайлиц похлопал его по плечу и, наклонившись в темноте над кроватью, поцеловал в лоб. Затем он быстро подошел к двери, мелькнула полоска яркого света, и старик исчез.
А Том двигался по туманному коридору к маленькому белокурому мальчику, сидящему в инвалидной коляске. Когда он коснулся лица мальчика, тот поднял голову от книги. На лице его ясно читались гнев и унижение.
— Не беспокойся, — сказал ему Том.
62
Том едва различал в полумраке обступившие их фигуры. Ниже склонившись над мальчиком, он вдруг понял, что видит собственное мальчишеское лицо, которое узнает теперь с трудом. Сердце его учащенно забилось, и Том открыл глаза на двуспальной кровати в номере отеля «Сент Алвин». В окно бил свет уличного фонаря, оставлявший на потолке желтые пятна. Том потянулся к выключателю лампы, все еще видя перед собой мальчика в инвалидной коляске. Резкий свет ударил в глаза. Том застонал и потер ладонью лоб.
— Ты вернулся? — крикнул он. — Леймон?
Он впервые назвал старика по имени и тут же испытал неловкость. Из соседней комнаты никто не ответил.
Том посмотрел на часы и увидел, то уже половина одиннадцатого. Он проспал три или четыре часа. Том встал и пошел на негнущихся ногах к двери в номер фон Хайлица.
— Эй, — крикнул он, подумав, что старик, наверное, вернулся от Хобарта и сразу лег спать. Но ответа так и не последовало. Том открыл дверь, и увидел за ней еще одну темную комнату, точно такую же, как его — два стула и круглый стол у окна, двуспальная кровать, гардероб, диван, дверь в ванную. Кровать была застелена, но смятое покрывало и след от головы на подушке ясно давали понять, что фон Хайлиц лежал на ней, прежде чем уйти. Чувствуя себя так, будто он незаконно пересекает границы чужих владений, Том прошел через темную комнату к окну. По Калле Дроссельмейер ехал конный экипаж, фары следующих за ним машин освещали мускулистые спины двух черных лошадей. Несколько человек прогуливались по тротуарам, по противоположной стороне улицы пробежали несколько моряков. Решетка в окне ломбарда была опущена. Толстяк в белой рубашке и коричневых брюках снова стоял, привалившись к стене у входа в «Домашние закуски» и, покуривая, смотрел на ступеньки отеля «Сент Алвин». Он поднял глаза, и Том отступил на шаг от окна. Мужчина зевнул, сложил руки на груди и кинул окурок на тротуар.