Но он любил свой город. Возможно, он перестал замечать его красоту, но он всегда знал, что вне этого города, вне его улиц, площадей и скверов, он не смог бы существовать. Эти улицы, знакомые с детства, изученные до каждой трещинки, до последнего камушка, были необходимым фоном его жизни, а шум города - неумолчный, не стихающий даже ночью, – обязательным ее аккомпанементом.
Особенно он любил недолгие вечерние часы, когда рассеивается дневная говорливая толпа, воздух наполняется прохладой, и только-только начинают загораться окна в прямоугольниках домов и фонари на приумолкших ненадолго улицах.
Несколько минут - пока он шел к машине и потом, когда медленно двигался в поредевшем потоке автомобилей - были необходимы ему, давали возможность забыть об усталости, о дневной суете, не думать о том, о чем он думал всегда: о работе, о бесконечной череде дел – важных и очень важных. Вечера тоже заполнены работой, и эти минуты являлись короткой передышкой перед тем, как снова начать думать, делать, обсуждать, уговаривать и договариваться. Он считал эти минуты лучшим временем за весь длинный, насыщенный событиями, день. И дорожил этим коротким отдыхом.
Не торопясь, он шел к машине, не торопясь, заводил ее, медленно отъезжал и так же медленно ехал, открыв окно и наслаждаясь вечерним прохладным воздухом, стараясь ни о чем и ни о ком не думать.
Так было всегда. Но сегодняшний вечер оказался безнадежно испорчен. Максим не мог не думать о странном телефонном звонке, заставшем его утром в офисе.
Голос был женский, неприятно высокий, почти визгливый.
- Алло, Максим Олегович?! Алло! Вы меня слышите?!
- Да! Говорите, я вас слушаю!
- Слушайте внимательно! Вам необходимо явиться в восемь часов вечера в Старый парк и ждать у пятой скамьи, - монотонно, словно по бумажке говорил женский голос. - Алло! Алло! Вы поняли меня?!
- Да, я все понял, одно мне непонятно - к чему все это? Парк, пятая скамья … Почему нельзя встретиться в нормальном месте, ну хотя бы…
- Алло! Алло! В Старом парке, в восемь вечера, пятая скамья, приходите, это в ваших интересах, от этого может зависеть жизнь … - в трубке раздались ненавистные, осточертевшие ему за последнее время, короткие гудки.
* * *
Старый, заброшенный парк на окраине города в это время года выглядел особенно неприветливо. Максим оставил машину у серых полуразрушенных ворот и по разбитой заросшей аллее направился в глубь парка.
Вот она – пятая скамья. Деревья здесь стояли плотной стеной и были такими огромными, что их черные, причудливо изогнутые ветви переплетались где-то очень высоко, почти под самой луной.
Он не любил леса, этого сырого темного скопища деревьев: их кроны, заслонявшие небо, нагоняли на него тоску. Он никогда не ездил на пикники и шашлыки, сколько бы жена и приятели ни уговаривали его отдохнуть на природе, он всегда отказывался, предпочитая гладкий пол и сияющий лампами потолок кегельбана или бархатный газон теннисного корта и чистое небо над ним этому затхлому пласту гниющих листьев, этому удручающему полумраку, созданному уродливыми толстыми ветвями, не пропускающими солнечного света.
Теперь он мысленно отчитывал себя за то, что словно мальчишка-недоумок позволил обмануть себя, попался на выдумку какой-то сумасшедшей интриганки, решившей, как видно, посмеяться над ним.
Он взглянул на часы. Стрелки словно застыли на месте. Не прошло и десяти минут, а ему казалось, что он стоит здесь вечность.
А вдруг это не глупая шутка, вдруг что-то серьезное, важное? Как адвокату ему приходилось существовать в среде, которая не позволяла ему расслабиться. У него имелось много врагов, много завистников, готовых навредить ему, разрушить его прочно построенный мир и установленный в нем порядок. И сейчас он должен выяснить, кто скрывается за всем тем, что происходило в последнее время.
Но прошло еще десять минут, потом еще полчаса, и еще час, а он все стоял, прислушиваясь, вглядываясь в надвигающиеся сумерки.
Странно, как тихо и пустынно в этом парке. Ни одной влюбленной парочки не забрело сюда в поисках укромного местечка.
Тучи закрыли бледную осеннюю луну. Ждать больше не имело смысла. Он быстро пошел к выходу, мечтая о сигаретах, забытых в машине. И снова никто не встретился ему на пустынной аллее, освещенной лишь слабым светом накренившегося, поскрипывающего от ветра, фонаря.