— Совершенно точное, моя милая. Ты описала мне ее так же ясно, как описываешь все, что видишь. Теперь то нечего больше тратить время на меня. Мы можем приступить теперь к тому, зачем пришли сюда.
При этих словах улыбка, бывшая на лице Розамонды в то время, как Леонард начал отвечать ей, исчезла в одно мгновение. Она прижалась к мужу и, наклонившись к нему оперлась рукою на его плечо и сказала шепотом:
— Когда мы отворили ту комнату, что рядом с сенями, то начали поиски осмотром мебели. Станем ли мы и здесь осматривать ее?
— А много ее, Розамонда?
— Больше, чем было в той комнате, — отвечала она.
— И столько, что ее нельзя осмотреть в одно утро?
— Нет, не думаю.
— В таком случае приступим к мебели, если ты не можешь придумать другого средства. Я — плохой помощник в этом случае и должен поневоле сложить все хлопоты на тебя. У тебя глаза, которые видят, и руки, которые ищут, и если объяснение того, почему мистрисс Джазеф советовала тебе не входить сюда, может быть найдено поисками в этой комнате, то ты найдешь его…
— А ты, Лэнни, как только открытие это будет сделано, сейчас же узнаешь о нем. Я не хочу, милый, чтобы ты говорил так, как будто между нами есть какое-нибудь различие или превосходство моего положения над твоим… Теперь я начну осматривать. С чего начать? Со шкафа ли для книг, стоящего против окна, с старого ли письменного стола в углу за камином? Это самая большая мебель, какая только есть в комнате.
— Начни со шкафа.
Розамонда сделала несколько шагов вперед, но вдруг остановилась и посмотрела на противоположный конец комнаты.
— Лэнни, — сказала она, — я забыла одну вещь, когда описывала тебе стены. Здесь еще двери, кроме той, в которую мы вошли. Я стою теперь спиной к окошку, и обе они приходятся на правой стороне от меня. Каждая из этих дверей на одинаковом расстоянии от угла, и каждая одинаковой величины и вида. Как ты думаешь, не растворить ли нам их, чтобы узнать, куда они ведут?
— Непременно. Но есть ли ключи в замках?
Розамонда взглянула и отвечала утвердительно.
— В таком случае раствори их, — сказал Леонард и тут же прибавил. — Постой! Не ходи сама. Возьми меня с собой. Я не хочу сидеть здесь, пока ты будешь отворять двери.
Розамонда вернулась к мужу и повела его к двери, которая была дальше от окна.
— А что, если мы увидим что-нибудь страшное? — сказала она, дрожа немного и протягивая руку к ключу.
— Лучше думай (что гораздо вернее), что эта дверь просто ведет в другую комнату.
Розамонда быстро открыла дверь. Муж ее был прав. Она просто вела в другую комнату.
Они перешли к следующей двери. Розамонда раскрыла ее, как и первую, высунула на минуту голову и вдруг кинулась назад, захлопнув дверь с выражением отвращения.
— Не пугайся, Лэнни, — сказала она, отводя мужа от двери. — Эта дверь ведет в пустой буфетный шкаф, но по стенам его ползает бездна отвратительных насекомых, которых я потревожила в их тишине и уединении. Пойдем же, я опять посажу тебя и начну разыскивать в шкафу.
Раскрыв дверцу от верхней части шкафа, едва державшуюся на петлях, Розамонда увидела в нем совершенную пустоту с обеих сторон. На каждой полке было одинаковое количество пыли и грязи, никакого следа книг и ни одного клочка бумаги.
Нижняя часть шкафа была разделена на три отделения. В дверце одного из них стоял заржавленный ключ. Розамонда с небольшим усилием повернула его и взглянула внутрь ящика. В глубине его лежала колода карт, покрытых пылью. Между ними валялся кусок изорванного муслина, который оказался отличием, носимым пасторами на шее. В одном углу Розамонда нашла изломанный пробочник и ручку от удочки; в другом — несколько кусков трубок, склянки для лекарств и измятый песенник. Вот все, что было в этом ящике. Описав подробно каждую найденную вещь мужу Розамонда перешла к другому отделению. Дверца его была не заперта; здесь не было ничего, кроме клочка почерневшей шерсти и остатков ящичка от брильянтов.
Третья дверца была заперта, но Розамонда растворил ее ключом от первого отделения. Тут лежала только одна вещь — небольшой деревянный ящик, обвязанный лентою, оба конца которой были вместе припечатаны. Сильное любопытство овладело Розамондою. Она описала ящик мужу и спросила его, имеет ли она право, по его мнению, сломать печать.
— Посмотри, не написано ли чего на крышке? — спросил он. Розамонда поднесла ящик к окну, сдула с него пыль и на куске пергамента, приклеенного к крышке, прочла: «Бумаги. Джон Артур Тревертон. 1760».
— По моему мнению, ты имеешь право распечатать ящик, — сказал Леонард. — Если бы эти бумаги были почему-нибудь важны, то едва ли они были бы забыты здесь твоим отцом и его душеприказчиками.
Розамонда сломала печать, потом, не раскрывая ящика, посмотрела с видом нерешительности на мужа и сказала:
— Мне кажется, что осматривание этого ящика будет пустою потерею времени. Каким родом вещь, которую не раскрывали с 1760 года, может помочь нам раскрыть тайны мистрисс Джазеф и Миртовой комнаты?
— А как ты знаешь, что с тех пор не раскрывали его? — спросил Леонард. — Разве эта печать не могла быть приложена снова кем-нибудь гораздо позже 1760 года? Ты, впрочем, можешь об этом лучше судить, так как ты в состоянии рассмотреть, есть ли какая-нибудь надпись на ленте или какой-нибудь знак печати, по которым можно бы вывести заключение?
— На печати ничего нет, кроме цветка, похожего на незабудку. На ленте я не вижу даже следа чернил… Каждый до меня мог открыть этот ящик, — продолжала она, без труда подымая крышку, — потому что замок совершенно не держит, и дерево крышки так сгнило, что я с нею вместе оторвала замок.
По осмотре ящика в нем оказалось много бумаг. На верхнем пакете были написаны слова: «Издержки по избранию. Я был выбран четырьмя голосами. Цена каждому — пять фунтов стерлингов. Д.А. Тревертон». На следующем пакете не было никакой надписи. Розамонда раскрыла его и прочла на первой странице: «Ода в день рождения, почтительно поднесенная Меценату нового времени в его поэтическом уединении в Портдженне». За этим нашлись старые записки, старые пригласительные билеты, рецепты и листки из молитвенника, — все это, перевязанное веревочкой. Наконец в самом углу ящика, лежал тонкий лист бумаги, на одной стороне которого не было ничего написано. Розамонда взяла его, повернула на другую сторону и увидела несколько линий, проведенных чернилами и подле них различные буквы. Розамонда, описав мужу все найденные бумаги, описала и последнюю, и он объяснил ей, что эти линии и буквы представляли собою какую-нибудь математическую задачу.
— Шкаф от книг ничего не объяснил нам, — сказала Розамонда, снова укладывая бумаги в ящик. — Что ж, приступим теперь к письменному столу, стоящему у камина?
— Какова его наружность?
— Внизу его по два ящика с каждой стороны, а крышка идет скатом сверху вниз, наподобие бюро.
— Открывается ли эта крышка?
Розамонда подошла к столу, осмотрела его пристальнее и попробовала поднять крышку.
— Открывается, — сказала она, — потому что я вижу в ней место для ключа. Но она заперта, так же как и все ящики.
— Нет ли ключа хоть в каком-нибудь из них? — спросил Леонард.
— Ни одного. Но крышка держится так слабо, что ее можно легко поднять, как я подняла крышку маленького ящика, только для этого нужны руки сильнее моих. Я тебя подведу к столу, и, может быть, крышка эта уступит твоей силе, если не уступает моей.
Она положила руки Леонарда под выступ, образуемый крышкой. Он употребил все свои силы, чтобы поднять ее, но на этот раз дерево было здорово, замок держался крепко, и все усилия Леонарда оказались напрасными.
— Не послать ли за слесарем? — спросила Розамонда с движением досады.
— Если стол так хорош, что его жалко портить, то, конечно, нужно, — отвечал Леонард. — В противном случае, отверткой и молотком очень легко отворить и крышку, и ящики.
— Если так, то жалко, что мы не захватили с собой этих инструментов, потому что все достоинство стола заключается в тайне, которую, может быть, он откроет нам. Я до тех пор не буду спокойна, покуда мы не узнаю, что в нем лежит.