Лацо сразу узнал его по голосу. Это был тот самый старик, который в прошлый раз разговаривал с Главковой.
— Ясно тебе, товарищ Лацо? — добродушно потрепал его белокурый чуб Миша.
— Ясно, — улыбнулся Лацо.
— Внимание! — крикнул Ондриш.
Якуб подошел к костру. Рядом с ним плечом к плечу встали Руда и Ондриш. Партизаны обступили их тесным кругом и приготовились слушать. Лица у всех были серьезные, сосредоточенные.
— Товарищи! — громко сказал Якуб. — К нам прибыл представитель Центрального комитета, чтобы сообщить о решениях, принятых нашей партией. Мы боремся не одни. Наша партия знает и помнит о нас. Предоставляю слово ее посланцу.
По толпе прокатился приветственный гул. Люди еще теснее сомкнулись вокруг костра. Всем хотелось видеть оратора, говорившего от имени партии. Лацо взволнованно смотрел на оживленные, давно не бритые лица с широко открытыми, горящими глазами. Да, эти бойцы, собравшиеся ночью в чаще леса, — сильная, непобедимая команда.
— С каждым днем Советская Армия и сражающаяся бок о бок с ней Чехословацкая бригада все ближе подходят к нашей границе и несут нам освобождение. А мы здесь должны помочь им. Ведь это наша земля! Мы пахали ее с давних пор, мы строили здесь дома и фабрики. И мы не хотим быть рабами. Мы не позволим угнетать нас и наших детей…
— Не позволим! — воскликнул партизан, стоявший рядом с Лацо.
— Попили они нашей крови! Хватит! — подхватили другие.
— Покончим с бесправием! Долой фашистские порядки!
— Верно, товарищи! Нам нужен совсем другой, наш порядок. Мы не прекратим борьбы, пока не построим новую, сильную демократическую республику, в которой чехи и словаки будут дружно жить и работать. Будем же высоко держать знамя партии!
— Коммунистическая партия наздар![9] — крикнул партизан, стоявший рядом с Лацо.
— Наздар! — вырвалось у Лацо. Он был счастлив, что и его голос сливается с общим хором.
«…Наздар, наздар…» — вторило им горное эхо, радостно встречая нарождающийся светлый день.
Глава XXX. Колокольчик
Лацо приехал в Жилину после обеда. На вокзале его никто не встретил, да и незачем было: он уже хорошо знал город и не мог заблудиться. Лацо кратчайшей дорогой добрался до Долгой улицы и с бьющимся сердцем позвонил в квартиру Марковых. Дверь открыла тетя Тереза.
— А, Лацко, здравствуй, — приветливо встретила она мальчика. — Значит, кончились каникулы. Небось и оглянуться не успел, как неделька пролетела?
Дядя Иозеф был на кухне. Он наблюдал за тем, как Сернка чинит засорившуюся раковину водопровода.
— Вот и Лацо вернулся, — довольно любезно сказал дядя. — Ну как, мама здорова?
— Нет, больна, лежит, — тихо ответил мальчик.
Сернка сочувственно поглядел на Лацо, и мальчику даже почудилось, что он дружески подмигнул ему.
— А к Зузке ты не заглянешь? Разве вы поссорились? — спросил Сернка.
— Мы и не думали ссориться. Она, наверно, у Ондры? Я тоже сейчас пойду туда, — весело ответил Лацо.
— Сперва положи на место свои вещи, — остановила его тетя Тереза, — а потом гуляй. Мама ничего нам не передавала?
— Просила кланяться и вам, и дяде Иозефу, и пану Сернке, — одним духом выпалил Лацо.
— А о брате ничего не слыхать? — поинтересовался дядя.
У Лацо ярко запылали щеки. Низко нагнувшись, чтобы дядя не заметил, как он покраснел, мальчик медленно доставал белье из своего сундучка. «Снова начнутся расспросы!» — с тоской подумал он.
— Нет, ничего не слыхал, — пробормотал Лацо и украдкой покосился на Сернку. Ему показалось, что тот улыбнулся.
Сернка вставил в кран резиновые прокладки, но вода все еще просачивалась.
— А вы, пан Сернка, слыхали что-нибудь о партизанах? — словно невзначай, обронил дядя.
Мастер потуже подвернул ключом гайку, поднял лежавший на полу инструмент и равнодушно повернулся к Марко:
— Недавно в поезде люди вели всякие разговоры, да я не больно прислушивался. Помнится только, говорили, будто в лесах скрываются тысячи партизан. А еще болтали, будто партизаны намерены ворваться в город, чтобы разделаться с фашистами и с их приспешниками.
Сернка вытирал тряпочкой замасленные руки и, весело щурясь, поглядывал на дядю Иозефа.
— Какие там тысячи! В гарде считают, что партизан в горах совсем мало, жалкая горстка. Сейчас готовят на них облаву. В город их, конечно, не впустят. Какое там! — насмешливо скривил губы дядя.