В квартиру зашла я, тянущая боль вместо счастья внизу живота и пустота в душе. Первым делом кинулась под елку, под ней уже была куча подарков. Раскидала их по комнате, отрыла маленькую коробочку и не смогла ее выбросить, а просто спрятала в шкафу поглубже, среди своих вещей.
А потом я орала, громко! Срывала горло на первой же минуте и вместо крика уже из меня рвался хрип раненого зверя, а не человека. Я уничтожила елку, разбив все игрушки, от порезов меня спасла только обувь, которую я так и не сняла. Из разгромленной гостиной, я перебралась в ванную комнату. Прихватила с собой бутылку рома и забралась в горячую ванну, которая мне, после выкидыша была противопоказана.
Мне было мало той боли, что я испытывала, я словно мазохист, вновь и вновь перечитывала колкое сообщение.
Ты больная, столько раз мне звонить?
К этому сообщению прилагался скрин. Сто двадцать семь пропущенных звонков.
Мой мозг просто отказывался понимать, как так можно вообще?! Как?! В горячей воде, с половиной литровой бутылки рома в желудке, меня быстро развезло. Но я понимала, что кроме одиночества, сейчас ничего не хочу. Собрала всю волю в кулак, позвонила родителям, поздравила с Новым годом, роняя беззвучные слезы на кафельный пол ванной комнаты. Папа ничего не понял, зато мама встревожилась, и я потратила еще добрых полчаса, чтоб успокоить ее, пообещав явиться к ним на праздничный ужин второго января. Мама отключилась, только решив, что я явлюсь не одна, а с кавалером, поэтому и на Новый год к ним не приеду. Сейчас мне было все равно, что она подумала, я хотела только забиться в кровати под одеяло и допить остатки рома, оплакивая свою маленькую несбывшуюся мечту.
Можно очень долго, почти бесконечно, описывать мое состояние. Но если коротко, в душе моей была самая настоящая бомбардировка. Я смеялась над собой, над тем какая я дура, захлёбываясь при этом слезами, от потери и осознания собственного одиночества, в которое я сама себя загнала.
Я мечтала заснуть, когда спишь, не болит. Но слезы я все выплакала, а сон ко мне так и не пришел. Меня морозило даже под одеялом, выпитый алкоголь совсем не грел, и я с трудом выбралась из постели. Хотела одеться потеплей. В ванной комнате надрывался телефон, который я оставила на стиральной машине, после разговора с мамой. Пожалела, что не отключила. Я точно была не в себе, потому что остановилась, только когда натянула на себя третий свитер поверх махровой пижамы.
Не пошла за телефоном. Забралась вновь под одеяло, и эта телефонная трель даже меня успокаивала. Пригревшись, я наконец-то провалилась в жизненно важный для меня сон. Тревожный и зыбкий, он с легкостью был прерван долбежкой в входную дверь. Я бы не встала, и не пошла ее открывать, если бы точно знала, что это не Саша.
— Ну и что ты устроила?! — ворвавшись в квартиру, заорал на меня, я же просто сползла по стенке на пол в прихожей.
Саша, не дождавшись от меня никакого ответа, кроме безразличия во взгляде, бросился в гостиную. Хорошо, что не разулся, — подумала я, и стало смешно от самой себя. Моя душа сама в осколки, а я переживаю, чтоб он ноги не порезал.
— Ну какая шлея тебе под хвост попала?! — вернувшись в прихожую, зло спросил Саша, подхватив меня с пола.
Я рассмеялась.
— Это что, из-за телефона все?! Я трубку не брал, потому что сюрприз для тебя всю ночь готовил, а теперь что? Все? — я просто диву давалась, как он ловко делает из меня виноватую, злится на меня за испорченный Новый год.
— Все. — спокойно, но с горькой улыбкой ответила ему.
— Из-за телефона? Серьезно?! Вот так? — он махнул рукой в сторону гостиной; —Все, возьмешь и перечеркнешь, потому что трубку не взял? — он буравил меня своим гневным взглядом, а я не верила, что он может быть таким эгоистом, я же успела узнать, каким он бывает заботливым, неужели все то была игра и ему я совсем не нужна.
Или он вот такой вот моральный садист, сначала приласкает, утонуть в его заботе можно, а потом выбрасывает меня как рыбу на сушу, таким вот отношением и эгоизмом, чтоб задыхалась. Только вот перегнул, больнее мне уже точно не будет. Так, я наивно думала в этот момент.
— Да. — спокойно ответила ему, хотела сделать больно своим безразличием.