Сразу перейдя в наступление, он спросил, отправлял ли я письмо. Я ответил, что отправил два: одно на квартиру, другое – на работу, когда не получил ответа на первое послание. Фейвел уклончиво сказал, что редко бывает дома. После еще двух глотков виски он несколько приободрился, зажег сигарету, выпустил дым мне в лицо и, глядя в глаза, предложил:
– Что ж, попробуем поворошить старое? Кстати, что у тебя за интерес?
Я приготовился к этому вопросу, понимая, что скромный библиотекарь Теренс Грей, который так всем приглянулся в Керрите, здесь будет выглядеть ряженой фигурой, и без сожаления распрощался с ним. Теперь я выступил в роли журналиста, собирающего криминальные истории – особенно те, в которых были допущены юридические ошибки. Памятуя, что Фейвел уже не раз говорил с этой братией, я в общих чертах набросал план будущей книги «Тайна Мэндерли», в которой имелось все для того, чтобы привлечь внимание публики: действие происходит в живописном месте, главная героиня – красивая молодая женщина, ревнивый муж, таинственная смерть и любовная страсть…
– Конечно, об этой истории уже написано немало, – продолжал я, – но, как ни странно, новых сведений о Ребекке почти никому не удалось раздобыть.
Фейвел слушал меня очень напряженно, затем что-то сверкнуло в его глазах.
– Если раскошелиться, то можно выудить любые сведения.
– Может быть, – отозвался я. – Но мне требуется действительно то, что до сих пор осталось никому не известным. Все, что касается де Уинтеров, – ясно как день. А вот Ребекка: кто она, откуда, где родилась, в какой семье – в этом вы мне можете помочь. Я слышал, что вы знали ее с детства и понимали лучше других.
Глаза Фейвела застыли на моем лице, и я подумал, что он совсем не так глуп, как его выставлял полковник. Так что мне надо стараться не переигрывать – он еще продолжает изучать меня. Я видел, как он оглядел мой костюм, рубашку, носки, ботинки. У меня возникло ощущение, что он мысленно даже обшарил мои карманы. Его бокал уже успел опустеть.
– Есть еще миссис Дэнверс, – задумчиво проговорил он, не сводя с меня глаз. – Домоправительница Мэндерли. Она тоже знала Ребекку с самого детства. Что ты слышал про нее, когда рыскал в Керрите?
– Пока еще мне не удалось отыскать ее следов. Как бы там ни было, но сначала я хочу поговорить с вами. Быть может, она сможет мне помочь. Но ведь она сейчас уже очень стара. И она женщина. А мне бы хотелось услышать точку зрения мужчины, особенно если этот мужчина настаивал на том, что он был ей близким человеком.
– В этом можете не сомневаться. Ближе меня никого не было. Самый близкий друг. – Джек засмеялся. – Хочешь сигарету, старина?
– Нет, бросил во время войны.
– Хорошо повоевал? Где служил?
– В летных частях, но выше лейтенанта не поднялся. И ни в чем не отличился, в основном корпел над бумажками да еще строчил заметки. Давайте я сделаю еще заказ.
Мне не следовало говорить, что я служил, тут я сплоховал. Фейвел явно относился к числу людей, которым нравится выказывать свое превосходство, и лишь последняя фраза спасла меня, вызвав его расположение.
– Что ж, мы не из числа героев, – хохотнул он. – Я добился, чтобы меня направили в отдел снабжения, где много возможностей для предприимчивого человека. Мне удалось обзавестись дружками в Штатах. Столько всего сразу само поплыло в руки. Так что война для меня была хорошим времечком. Самое лучшее время моей жизни, так иной раз мне кажется…
Я почувствовал, что мне удалось немного продвинуться в наших отношениях, а может быть, помогла еще одна порция виски. Фейвел перестал наблюдать за мной и воодушевился. Теперь мне надо было дать ему возможность выговориться о том времени, не делая попыток направить разговор в нужное русло.
Большинство собеседников, как я успел заметить, не нуждаются в том, чтобы их подталкивали, они только и ждут человека, которому можно выговориться. При этом все настаивают, что им известно то, чего не знают другие, даже если на самом деле прячут в кулаке две-три сухие крошки. Но, сопоставляя уже известное со сказанным, легко понять уязвимые места собеседника. Иногда его желания продиктованы тщеславием, иной раз – попыткой самооправдания, а то и просто болтливостью. А что движет Фейвелом? Пока он говорил, я следил за ходом его мыслей.
Он был алкоголиком, и у меня создалось впечатление, что он принял на грудь еще до нашей встречи. Полон самомнения, тщеславен и падок на лесть. Но что-то было еще – и я наконец понял, когда в его глазах промелькнула глубоко спрятанная обида. Вот он – крючок, на который его можно поймать. Я заказал еще виски, но столько, чтобы он не опьянел окончательно.
И только после этого начал расспрашивать про смерть Ребекки и про то, как следователь пытался спрятать концы в воду. Это привело к тому, что мне пришлось минут десять выслушивать его обвинения в адрес Макса, как его называл Фейвел, и старого сноба – полковника Джулиана, который покрывал своего друга. Обвинения, которые Фейвел повторял все эти годы.
– Это Макс убил ее, – подытожил он. – Свидетельство врача ничего не стоит, я и пенса бы не дал за него. Какой дурак поверит в самоубийство? Да, Ребекка узнала, что больна, и захотела повидаться со мной в ту ночь. – Он помедлил, взвешивая, что стоит говорить, а что нет. – Но я слишком поздно получил записку. В тот вечер я кутил со своими друзьями, домой вернулся поздно, уже под утро. Потом только понял, чем это обернулось. Если бы Макс застал нас вдвоем, он бы мог убить и меня вместе с ней. Он ревновал как черт. О том, что касалось Ребекки, он не умел рассуждать здраво.
А потом Фейвел переключился на другое – на то, что к нему относились несправедливо, начал жаловаться не только на Макса, но и на своего отца, на учителей в Кении, на своих инструкторов в морском училище в Дартмуте, на офицеров на корабле, где он был курсантом, и на офицеров королевского флота, куда его потом направили служить, и на так называемых дружков, которые отказались помогать ему, когда его вышвырнули на улицу, и на всех остальных, которые и сейчас не желают протянуть ему руку помощи. Но он и словом не обмолвился о своих годах заключения, но я и не ожидал его признаний. И он ни разу не упомянул о том, что кузина Ребекка в этом смысле мало отличалась от других.
Я слушал очень внимательно. И отметил кое-что интересное: упоминание о Кении. Единственным человеком, на которого не легла даже тень обиды или негодования, была его мать. Она была святой, экономила на всем, чтобы наскрести денег на его обучение, сама собрала нужную сумму, чтобы оплатить ему билет до Англии. Ее муж – отвратный тип, смотрел на нее сверху вниз и унижал как мог, даже занимался рукоприкладством, пока Фейвел был маленьким, превратив жизнь своей жены в пытку. Все ее надежды и мечты были связаны с ненаглядным сыном, а он не оправдал их и тем самым предал ее.
– Я ничего не сделал для нее, – сказал Фейвел, и глаза его увлажнились. – Как уехал из Кении в 1915 году, так больше никогда и не видел ее. Я писал ей – не так часто, как мог бы, но я не большой охотник до писем. Пытался скрыть от нее, что меня выперли с флота, но до матери дошли слухи об этом. Или кто-то из моих дружков написал. Если бы я тогда вернулся в Кению, то смог бы все объяснить ей – мне всегда удавалось убедить ее в своей правоте, но меня тошнило от Африки. Ехать туда добровольно – нет уж! Не оказалось меня рядом, и когда она умирала – в двадцать восьмом году. Худшие годы моей жизни. Вот тогда я и встретился с Ребеккой.
Вынув еще одну сигарету, он принялся описывать, что произошло, когда он вернулся в Англию. И что же обнаружилось? Что маленькая кузина, о которой он почти позабыл, стала хозяйкой шикарного особняка, а ее муж – один из богатейших людей Англии.
– Я порадовался за нее, старина. Должен признаться, я навел сначала кое-какие справки. Ведь мы не виделись столько лет, и я ни строчки не написал ей за эти годы – я уже говорил, что не большой мастак в этом деле. Но она всегда любила меня. Мы были очень близки в детстве года два, пока не расстались. И я решил, что она войдет в мое положение. Приглядел небольшую квартирку на Кадоган-сквер, принарядился соответствующим образом и, задрав хвост, поскакал в Мэндерли.