– «Зимняя сказка»…
– Кажется. Это была его любимая пьеса. «Моя потерянная дочь» – так он называл ее. И таким образом обычно представлял ее новым людям. «Это Бекка – моя давно потерянная дочь. Моя крошка…» Как называли девочку в пьесе?
– Пердита…
– Пердита. Именно так. «Моя маленькая Пердита». И я был вынужден сносить эти глупости. Он стал сентиментальным и поглупел, так мне сейчас кажется.
– Она не смущалась, когда он так говорил?
– Смущалась? Да никогда! Ребекку невозможно было смутить. Она не обращала внимания, что про нее думают другие. И потом, отец никогда не делал ей замечаний, не критиковал. Она обожала его, как обожала свою мать. Я же говорил, в ней оставалось много детского. Если ей приходила в голову какая-то идея, она тотчас воплощала ее в жизнь. А если хотела понравиться, могла очаровать любого. Всегда добивалась своего. И ничто не могло заставить ее сбиться с курса.
– Значит, они с отцом были очень близки? И остались такими до конца? Он был еще жив, когда она вышла замуж?
– Что? – Джек тупо посмотрел на меня. – Нет, конечно, я же говорил…
– Видимо, я что-то упустил.
– Ну тогда повторю еще раз. Джек умер молодым. Через шесть лет после моего приезда. Упал с лошади, когда та мчалась галопом. Это произошло в 1921 году. Дэнни прислала мне телеграмму на корабль, а эти выродки не дали отпуска. Так что я не смог присутствовать на похоронах.
Фейвел какое-то время смотрел в стену, а потом снова схватился за бокал.
– И больше я никогда не бывал в Гринвейзе. Оборвал все связи. Тем более что у них все равно не оказалось денег. Ни пенса – можешь поверить? Девлин потерял все деньги, вложив их куда-то. А банк лопнул. Дом пришлось продать, чтобы расплатиться с долгами. Конюшни, лошади, даже платья Ребекки – все ушло на оплату. Да, это было для меня сильное потрясение, никак не ожидал, что он умрет… Он снова замолчал, глядя в сторону.
– Видишь ли, я всегда наделся, что получу что-то в наследство из его деньжат. Конечно, львиная доля пошла бы Ребекке, она совершенно одурманила его. Но я надеялся, что и мне кое-что перепадет, чтобы я мог начать свое дело, когда уйду из флота. Но остался с носом. Ни Ребекка, ни я не получили ни пенни. И тогда мы надолго расстались. Наши пути разошлись. Я написал ей, спросив, оставили ли кредиторы ее драгоценности – ожерелья, серьги, браслеты и прочие штучки. Она вдруг вышла из себя, обозвала меня последними словами. Так это все произошло. И так оборвалась наша дружба. Семь лет мы не виделись, так что не спрашивай, что она делала эти годы, – понятия не имею. А потом я вернулся в Англию и узнал, что она стала хозяйкой Мэндерли. Остальное ты и сам знаешь…
Замолчав, Фейвел погрузился в свои мысли, не заметив, что сигарета уже погасла. Прямо у меня на глазах выражение его лица стало меняться, а на лбу вдруг выступила испарина. Я даже испугался: уж не заболел ли он?
– Ты спрашивал, какая она? Что ж, отвечу. Она была опасна. Масса народу скажет: ах, какая Ребекка была добрая, красивая, внимательная. Но я знал ее лучше других. И понимал, что ей нельзя переходить дорогу. Только попробуй встать у нее на пути, она сметет тебя. Рано или поздно. Да еще устроит все так, чтобы ты понял, кто.
Он нахмурился:
– Странно звучит, да? Начинаешь говорить о прошлом, и кажется, что вроде все ясно, а потом вдруг видишь, что на самом деле существуют и другие объяснения, а не те, которые ты сначала считал верными. Например, записку, которую она мне прислала в день своей смерти. Я ломал голову над ней весь вечер и только потом понял.
– Какая записка?
– Если бы Макс застал нас вместе в домике на берегу, он бы убил и меня, не сомневаюсь. Ребекка знала, что он ненавидит меня. И тогда я подумал: а может быть, она хотела подставить меня? Так что нам всем троим пришел бы конец. Ребекка все равно вскоре бы умерла, Джек Фейвел получил бы сполна, а Макс болтался бы на веревке. Такую она сплела паутину. И мы бы попались в нее…
Разве ты сам не видишь? – Фейвел повернулся ко мне. – Мне повезло, что я получил записку так поздно и не поехал вечером в Мэндерли. И очень жаль, что Дэнни сохранила еженедельник Ребекки, где осталась запись о визите к врачу. Ребекка не хотела, чтобы кто-то узнал про ее поездку, и зашифровала ее. Она не хотела, чтобы кто-то знал про ее болезнь, даже Дэнни. И не хотела, чтобы доктор узнал, кто у него был, она записалась под другим именем. Но свидетельские показания доктора спасли Макса. Он, можно сказать, выскользнул из петли в последнюю минуту. Дьявольская шутка. Ребекка собиралась устроить ловушку для нас обоих. И я только сейчас разгадал ее замысел. Понадобилось двадцать лет, чтобы понять, что она задумала… Хотя это было так ясно…
Мне показалось, что Фейвел упился вдрызг, но в то же время я видел, как он напряженно размышляет и явно верит в свои домыслы. Как ни странно, он говорил без горечи, тон его остался насмешливым, он словно бы переживал нечто среднее между удивлением и восхищением.
– Выходит, Ребекка хотела вашей смерти? – Я постарался усилить нотки недоверия в голосе. – Но зачем?
– Значит, имела на то свои причины. Я же говорил, она не любила, когда кто-то вставал у нее на пути. И была мстительной.
– Но ведь вы были любовниками?
– Так об этом говорили в Керрите, да, старина?
– Мне казалось, что вы сами утверждали это в присутствии нескольких свидетелей, и кое-кто из них еще жив. Фрэнк Кроули, например. И полковник Джулиан. И вторая жена де Уинтера. В ту ночь, в день похорон Ребекки…
Мой тон оказался совершенно неуместным, я тотчас понял это.
– Тебе все известно лучше меня. И тебе не нужны мои объяснения, хотя мне есть что сказать. А теперь я не собираюсь ничего говорить. Во всяком случае, сейчас. – Он скомкал салфетку и откинулся на спинку кресла. – Потребуй счет! Мне тут надоело сидеть. Почему бы нам не пойти куда-нибудь в другое место? Я знаю клуб – тут за углом. Там дают спиртное ночью. Там и договорим. Что скажешь на это?
Мне совсем не хотелось никуда идти, и я попытался отговорить его. Но Фейвел только еще шире ухмылялся. Ему нравилось дразнить меня.
– Хватит с тебя, старина? – спросил он. – Можешь идти куда хочешь, если устал. Но если захочешь продолжать разговор, мы будем вести его там, где я захочу. В конце концов, я расплатился за свой ужин. Услуга за услугу. Но у меня есть к тебе один вопрос…
Меньше всего мне хотелось слышать его вопросы, но Фейвел не собирался отставать от меня. Он требовал: либо мы отправляемся в клуб, либо я убираюсь спать к чертям собачьим. Пришлось подозвать официанта, оплатить счет, после чего мы вышли на улицу.
Я пытался понять, что Фейвелу известно обо мне. И легкое чувство неуверенности вызывало беспокойство, хотя я повторял, что он ничего не может знать, просто интересуется. Но, как вскоре выяснялось, я даже и представить не мог, какой вопрос он собирается задать.
18
Клуб Фейвела, естественно, оказался не за углом, как он уверял, и не в конце улицы, и даже не на соседней. Но мы все же отыскали его: над входом светилась вывеска «Красный Дьявол».
– Вот он, – сказал Фейвел. – Так и знал, что он где-то поблизости…
Он нетерпеливо шагнул вперед, но тут перед ним выросла мощная грузная фигура мужчины в униформе, который проговорил: «Только для членов клуба». Но как только в его руках оказалась пятифунтовая банкнота, молча отступил в сторону, пропуская нас.
Мы вошли в маленькое темное помещение, где рядом с пианистом стояла брюнетка в парчовом платье, с микрофоном в руках. Она исполняла одну из песен Синатры. Дым стоял густой, словно туман. Здесь пахло не только никотином и крепкими спиртными напитками, но и отчаянием. Все посетители были мужчины. Обслуживали нас хищные официанты, здесь подавали только шампанское и заламывали за него в три раза выше его стоимости, как и следовало ожидать.