- Раскололся! - злобно бросил Немой, услышав признания Барбоса.
- А чего филонить? - легко, с какой-то подкупающей грустинкой в голосе ответил Барбос. - Попали? Надо рубить концы. При окончательном расчете учтут чистосердечное раскаяние. Отломят на годик меньше… и хорошо.
- А милицейские фуражки? - спросил Долгушин. - Оружие? Это что, тоже было необходимо для хищения семги?
- Фуражки? - Барбос уставился на следователя своими неживыми глазами, словно удивляясь его непонятливости. - Так это же для уважения. Увидит нас кто в милицейских фуражках - и никакого подозрения. Все законно!
- А оружие? - напомнил Долгушин. - Тоже для уважения?
- Какое это оружие, товарищ начальник! Видимость, а не оружие. Для формы только и таскали его. Сколько лет пролежало оно в пещере. Пистолет… раковина на раковине. Выстрелить из него боязно было.
- Но все же это пистолет, - постепенно переходил в наступление следователь. - Он стрелял!
- Стрелял! - Барбос развел руками и обернулся к Немому и Суфрину, словно призывая их в свидетели творящейся несправедливости. - С первого выстрела разнесло его. Вы же видите, что осталось от пистолета!
- В кого вы стреляли? - продолжал вести свою линию Долгушин, не отвечая на вопрос Барбоса.
- В воздух. В воздух выстрелил! Для острастки. Сидеть-то в лагере никому не хочется.
Барбос с приоткрытым огромным ртом и глубоко запавшими пустыми глазами выглядел простоватым. Но кто знал, что таилось за этой внешней простоватостью. Долгушин был молод. Меньше года работал он следователем. Но и ему приходилось видеть - и особенно слышать от более опытных товарищей о преступниках, которые подобно умелым актерам неделями играли придуманную заранее роль, пока не удавалось уличить их и припереть к стене.
Долгушин отпустил Барбоса и Немого, когда ночные тени от домов и изгородей значительно укоротились.
Первый допрос не оставил у Долгушина цельного впечатления. Следователь устало облокотился на стол и запустил обе руки в длинные светлые волосы. Не хотелось даже, против обыкновения, перелистать протоколы. Особенно удивляло Долгушина, что Барбос и Немой не договорились об общей линии поведения на допросе. Каждый из них держался со следователем по-своему, хотя в пути они могли без труда сговориться. Взяли их люди неопытные. Немало промахов допустили они при личном обыске, осмотре пещеры и в пути к погосту.
Но Долгушин не знал, что всю дорогу от Дикого Берега и до самого погоста Наташа и Володя держались возле Барбоса и Немого, следили за каждым движением преступников так же зорко, как совсем недавно сам Барбос не спускал с них глаз. Да и в погосте Прокофий Суфрин, как и обещал, «проявил заботу» и предусмотрительно посадил задержанных в разные сараи - не дал им сговориться.
Долгушин взял авторучку и в конце протокола четко вывел:
«Осмотреть место преступления и допросить там обвиняемых повторно»…
Не успел он закончить фразу, как в дверь постучали. Стучали настойчиво, даже требовательно.
Долгушин поднялся, недоумевая, кто мог явиться к нему без вызова в предутренний час.
- Войдите, - пригласил он.
Вошла Наташа. По усталому лицу девушки видно было, что привело ее к следователю серьезное дело. Не ожидая вопросов, она рассказала о появлении в погосте человека, похожего на Сазонова.
- Напрасно вы не проверили, кто это! - сказал Долгушин. - Надо было сразу ко мне прийти.
- Я пришла, - ответила Наташа, - правда, с опозданием. Меня не пропустил к вам милиционер. Я ждала в коридоре. Даже выспаться успела. На подоконнике.
Долгушин неловко замялся. Он сам строго-настрого приказал Суфрину никого не пропускать к нему, пока не кончится допрос. Жители погоста любили потолковать с новым человеком, особенно с «начальником». Они считали, что «начальник» должен знать все: будет ли запрещена атомная бомба, привезут ли в магазин инкубаторных цыплят, почему не хватает кровельного материала и многое другое. Мог кто-либо из них, несмотря на позднее время, забежать на огонек в клуб. А выпроводить самолюбивого и обидчивого саама или ненца нелегко. Допрос затянулся.
Давно уже минуло время, когда кто-нибудь мог зайти в клуб. Но исполнительный Суфрин так и не впустил Наташу к следователю, пока тот не приказал увести задержанных…
Долгушин подавил невольное смущение и стал расспрашивать девушку обо всем, что произошло с ней за последние двое суток. Из ответов Наташи он понял, что главарем преступной компании был Сазонов. Но непонятным оставалось другое. Шайка провалилась. Почему же Сазонов не исчез, а появился здесь. Правда, от погоста шла дорога к райцентру, от которой ответвлялась тропа на Пушозеро. Но если Сазонов уверенно ходил к Дикому Берегу, так сумел бы он обойти стороной и погост. И, наконец, Сазонов не мог не понимать, что ничего хорошего не ждет его здесь.
Нет! Сазонов спешил не в райцентр и не в поселок. Он шел по следам своих задержанных сообщников. Но зачем? Из допроса Барбоса и Немого Долгушин понял, что ничто не связывало их с Сазоновым, если не считать общего «дела». Следовательно, даже арест не оборвал какой-то очень важной, крепкой и пока еще не известной Долгушину веревочки. Что за веревочка? Хищнический лов семги? Это была явная «легенда» [16]. Но крепка должна быть веревочка, связывающая преступников, если Сазонов рискует идти по следам задержанных сообщников…
Думая об этом, Долгушин продолжал беседовать с Наташей. Старательно припоминая все, вплоть до мельчайших подробностей, рассказывала девушка, как они возвращались с Дикого Берега.
- Вы говорите: кисет упал в воду и утонул? - остановил Наташу следователь.
- Утонул.
- Вы видели, как он утонул?
Настойчивость следователя смутила Наташу. Могла ли она ответить уверенно «видела», если все внимание ее на лавах было обращено на Барбоса и Немого? До кисета ли ей было?
Долгушин заметил замешательство девушки. Не настаивая на ответе, он подошел к двери:
- Суфрин!
Вошел милиционер. Молодцевато щелкнул каблуками, он искоса бросил в сторону Наташи еле заметный довольный взгляд, словно бы говоривший девушке: «Вот как у нас! А ты думаешь… милиция!»
- Вызовите ко мне Прохора Петровича и остальных, - приказал Долгушин. - Вызывайте не сразу всех. По одному.
- Слушаюсь! - Суфрин еще раз щелкнул каблуками и повторил: - По одному.
Он вышел. За ним поднялась и Наташа.
- Вы мне не помешаете, - остановил ее Долгушин. - Даже лучше будет, если вы останетесь и поможете нам сообща разобраться в этом деле.
Девушка опустилась на стул. Наташа и сама не заметила, как заговорила о том, что так взволновало ее и привело к следователю - о найденном в пещере дневнике Сарыкина.
- Вы не ошиблись? - живо заинтересовался Долгушин. - Точно там было написано Сарыкин?
- Дневник у меня, - сдержанно ответила Наташа.
- Интересно! - Долгушин закурил сигарету, со вкусом затянулся и продолжал: - О Сарыкине и поныне еще вспоминают у нас в районе.
- Вспоминают? - насторожилась Наташа.
- Точно. Сарыкин двенадцать лет служил в полиции. Дослужился до урядника. В здешних местах урядник был… большой человек. Хозяин огромной волости. Во время интервенции Сарыкин пристроился в знаменитую иокангскую тюрьму. Уже перед разгромом интервентов из Иоканги бежали четырнадцать заключенных. В погоню за ними послали команду из конвойных. К ней прикомандировали Сарыкина, как человека, хорошо знающего тундру и местное население. Две недели гонялись они за беглецами и не знали, что с интервенцией уже покончено. Переловили почти всех беглецов. А когда вернулись, недалеко от побережья они напоролись на отряд красноармейцев. У нас считали, что тюремщики были все перебиты. А оказалось-то вот что…
- Вот что!.. - повторила за ним и Наташа. - Урядник Сарыкин превратился, сам того не зная, в Чана Рушла.
- В кого? - не понял Долгушин.