И ю л ь. Д е н ь н е п о н я т н о к а к о й. Снова томил нас в темнице ярый шторм. Не знаю, как мы выдержали его и сколько он был. Сбились с исчисления дней. Хорошо Димитрия покойного с нами не было. Без него легче.
С п у с т я ш е с т ь д н е й. Сняли вчера охотника. Живым не дался. Располагали мы узнать от него число — и не пришлось.
П р и м е р н о н е д е л ю с п у с т я. Ферапонта Михеича бьет злая цинга. Спит он вполглаза. Наган из руки не выпускает. Обидное недоверие. Надобно лучше приглядывать за ним. Как бы не умыслил против меня худое. Для него чужая жизнь — пустяк. Хорошо бы отобрать наган у него. Зачем он больному?
Ч и с л о и м е с я ц н е и з в е с т н ы. Ходил в мокрую низину искать дикий лук. Попутно взял у пастухов хлеба и муки. Чум сжег. Пускай думают, что в пожаре сгинули. Инородцы не разберут.
Л и б о а в г у с т, л и б о с е н т я б р ь. Ферапонт Михеич не поднимается с подстилки вовсе. Вчера грозился на меня, кричал: «Я все понял, все вижу». Опасный человек. Спим в разных концах пещеры. Он — возле самого входа, я — в верхней малой пещерке. Ферапонт Михеич ко мне не взберется. Сил не хватит. И пулей не достанет снизу. Место мое укрытое.
Н а в е р н о, с е н т я б р ь. К Ферапонту Михеичу не подойти. Ночью он дважды стрелял и кричал. Мнилось ему, будто я близко. Господи! Будет ли конец тяжким испытаниям?
М е с я ц н е п о н я т е н. Пропадает Ферапонт Михеич! Какой достойный человек и во что он обратился! Наган по-прежнему из руки не выпускает. Пройти мимо него к выходу нельзя. Смерть для такого будет великой господней милостью…»
Чем дальше читала Наташа дневник, тем тяжелее становилось ей. Сарыкин раскрывался в нем все откровеннее. Словно от крови разбухли слипшиеся страницы. О крови напоминали и рыжие чернила и пятна. С каждой новой строкой все отчетливее вырисовывался страшный облик озверевшего существа, потерявшего все человеческое: веру в будущее, цель в жизни, надежду. Их сменили первобытные инстинкты самосохранения и убийства. Впрочем, убивал он даже не ради самосохранения, ибо гибель надвигалась на него неотвратимо. Убивал он только потому, что умение наводить винтовку и спускать курок было последнее, что осталось в нем от человека. И он пользовался своим умением со звериной хитростью, оставаясь невидимым для чужого глаза и сплавляя тела убитых в море. Изумительна была живучесть этого человека-зверя. Смог же он выдержать чудовищное одиночество в пещере!
Так вот почему боялся старый Каллуст идти на Дикий Берег!..
Прочитанное потрясло Наташу. Она не могла сейчас спокойно отдыхать и ждать дальнейшего развития событий. Ощущение совершенной ошибки все усиливалось. Перед глазами у нее стоял новый хозяин пещеры. Сазонов был опаснее того, звероподобного. Страшнее Сазонов был уже потому, что тот, одичавший Олексий Сарыкин давно истлел и ничего, кроме ненависти и омерзения, не вызывал, а Сазонов жил и действовал. Он умел приятно улыбаться, мог сердечно поговорить с человеком, пошутить с ним, расположить к себе. Свое духовное одичание Сазонов мастерски прятал под маской честного, неподкупного служаки, прикрывал хорошими чужими словами, фальшивой искренностью. Страшный человек! Сарыкин был силен своим животным умением скрываться от людей, Сазонов же не боялся людей. Он общался с ними, жил в их среде. И от этого хищник становился еще опаснее…
Наташа рывком поднялась с постели. Сбросила голые ноги с высокой кровати. Она вспомнила, где видела серые в черную полоску брюки. В пещере! В нише, где хранилось продовольствие и запасная одежда. Значит, Сазонов видел, как они вышли из пещеры, вернулся туда, переоделся и отправился за ними по пятам к погосту!..
Наташа быстро оделась. Постучала в окно. Девчушка убрала со двора собаку.
— Где следователь с милиционером? — спросила у нее Наташа и, заметив недоумение на ее лице, пояснила: — Где начальники из района?
— В клубе, — ответила девочка. — И разбойников туда повели. Хочешь поглядеть на них? Не ходи. Прогонят. Нас уже прогнали…
Наташа и сама не помнила, что ответила девочке. Она спешила к обшитому тесом большому дому с выцветшим кумачовым флагом на невысоком шпиле.
В длинном и узком коридоре Наташу остановил Прокофий Суфрин.
— Вам кого? — спросил он и ловко козырнул, щеголяя армейской выправкой.
— Мне к следователю.