Андрей Иванович подошел к нему и дружески тронул за плечо:
— Ночь-то какая, Саша, а!..
— Ночь ничего… — — отозвался он глухим безразличным голосом.
Геолог заглянул ему в глаза: — — Да ты чего нос-то повесил? Саша махнул рукой: — Не спрашивайте, Андрей Иванович, и без того тошно.
Геолог присел рядом.
— Ну, дело хозяйское. Не хочешь сказать, что у тебя за печаль, не надо. Тогда я расскажу тебе одну историю. Хочешь?
Саша вздохнул: — Расскажите…
Андрей Иванович поудобнее устроился на коряге и тихо начал: — Эту историю рассказал мне однажды мой фронтовой товарищ, человек большого ума и редкой душевной красоты, но внешне не очень привлекательный и оттого, пожалуй, излишне застенчивый и скромный. После войны он несколько лет вел разведку алмазов в одном из северных районов Урала. А потом перебрался к нам, в Сибирь, и мы долгое время работали в одной экспедиции. У него так же, как и у меня, не было ни родных, ни близких, и потому нас связывало нечто большее, чем просто дружба.
Так вот, сидели мы с ним однажды вечером так же, как сейчас с тобой, на берегу горного озера и думали каждый о своем. Владимир курил, а я просто смотрел на воду и любовался лунной дорожкой, бегущей к дальнему берегу. Ночь тогда была такая же, как и сегодня — красивая и светлая. Только сейчас вот тихо. А тогда дул ветер, и у самых наших ног бились большие косматые волны. Вдоль всего берега блестела белым кружевом пена прибоя. Глухой тревожный шум стоял в воздухе. И на душе у меня было как-то неспокойно.
Я посмотрел на Владимира. Он тоже почему-то нервничал, перекидывая из одного угла рта в другой давно погасшую папиросу. Наконец он бросил ее в воду и обернулся ко мне: — Ну что, Андрей, рассказать тебе, что ли, о моем алмазе?
Я молча кивнул головой/Меня давно уже интересовал этот крупный, умело ограненный бриллиант, с которым он никогда не расставался. Я знал, что у Владимира с ним связаны какие-то большие воспоминания. Но до сих пор он избегал говорить об этом, и я не расспрашивал его.
Не сразу заговорил он и на этот раз. А сначала вынул еще одну папиросу, долго мял ее в пальцах, потом взял в рот, но так и не закурил.
— Этот камень, — начал он, — подарила мне одна девушка, геолог моей разведочной партии, такой же вот лунной ночью и… тоже на берегу озера. Это был замечательный человек, прекрасный работник и чуткий отзывчивый товарищ. И было у нее еще одно достоин-ство — ее большие карие глаза и удивительно красивые руки.
Владимир потер лоб и улыбнулся.
— Ее звали Лада. Она улыбалась так, как не улыбается ни одна женщина в мире. Но одного взмаха ее бровей было достаточно, чтобы осадить любого грубияна. А ее глаза… Глаза у нее были необыкновенными. У зрачков — чуточку светлее, с темным ободком, отчего казалось, что глаза эти имели бездонную глубину…
Необыкновенными были и ее руки. Они рыли шурфы, отбирали пробы пород, приходилось им иметь дело и с тяжелым буровым инструментом и, несмотря на это, они всегда оставались поразительно красивыми…
И вот в этих руках, Андрей, я впервые увидел большой сверкающий алмаз, найденный ею в нашем районе в отложениях древней реки…
Владимир замолчал и некоторое время задумчиво смотрел на лунную дорожку. А затем сказал: — Стоит ли говорить, что она мне очень нравилась… Но закончились полевые работы, она уехала, а я… так и не успел сказать ей об этом. И остался у меня лишь красивый камень, подаренный ею в день отъезда…
Владимир снова замолчал, глядя на полную луну, вздохнул чуть слышно и, нервно ломая спички, зажег потухшую папиросу. Молчал и я, терпеливо ожидая продолжения рассказа. Я знал, что жизнь Владимира сложилась тяжело, что это было у него пожалуй, единственное увлечение, и мне очень хотелось, чтоб рассказ его не оборвался на этом.
Но вот он сделал две-три затяжки, бросил в воду, недокурепную папиросу и продолжал: — И вот смотрю я теперь на свой алмаз и вспоми-паю ее, эту необыкновенную женщину, которая нечаянно забрела тогда в мою жизнь. Она вошла в нее весело, с улыбкой, широко раскрыв дверь и внеся с собой аромат цветущей юности… Вошла так, как врывается в окно весенний ветер. Вошла нежданно, без стука, и так же нежданно ушла своей дорогой, оставив гнетущую пустоту и большую негаснущую грусть. А еще остались воспоминания. И эти воспоминания нет-нет, да и нахлынут на меня, и я все больше и больше начинаю понимать, что с ее отъездом навсегда потерял то, что люди называют счастьем… Я смотрю на этот сверкающий камень, а вижу ее милые грустные глаза, ка-кими она смотрела на меня в окно отходящего поезда и в которых блестели слезы. В тот миг мне хотелось броситься в вагон и удержать ее, сказать ей обо всем, просить не уезжать от меня… Но я не сделал этого. Она уехала, так и не узнав, что творилось в моей душе…
— Да почему же? — перебил я его. — Почему ты ничего не сказал ей?
Он горько усмехнулся: — Видишь ли, Андрей… Мне казалось, что я обижу ее этим. Я даже не мог подумать, что она тоже… может испытывать что-нибудь подобное ко мне. Мне даже казалось, что ей нравится другой…. Он снова вздохнул.
— А спустя три года я получил от нее письмо, из которого узнал, что я глубоко ошибался. Она тоже уез-жала от меня с болью в сердце и тоже не решилась открыться в своих чувствах…
— Ну и. он? Он написал ей? — нетерпеливо перебид Саша.
Андрей Иванович покачал головой: — Нет, Саша, он ничего не написал ей. — Почему же?
— Потому что в жизни бывают такие вещи, которые нельзя ни вернуть, ни исправить. Только воспоминания о них остаются навсегда и время от времени вспыхивают в нашей памяти так же ярко, как этот чудесный камень…
Андрей Иванович достал из кармана небольшую плоскую коробочку и, легко щелкнув крышкой, протянул ее Саше. Тот живо обернулся и, взяв коробку в руки, быстро поднес ее к глазам. Ему не терпелось взглянуть на бриллиант. Но… Что такое? Где же камень? Саша невольно протер глаза. В коробочке не было никакого камня. Чудесная звезда сияла там на темном бархате. Тысячи тонких, как иглы, лучей рвались от нее во все стороны, переливаясь всеми цветами радуги. Ослепительно-яркое пламя металось по дну коробочки. Алмаз словно горел под луной, и казалось, будто от него исходили волны призрачного света, в которых тонули уснувшие леса.
Мальчик не верил своим глазам. Ему много раз приходилось слышать о красоте алмаза. Он знал, что ни один камень не может сравниться с ним по способности сверкать своими гранями. Но чтоб это выглядело так!.. Такого чуда он не мог себе представить.
Саша перевел взгляд на геолога.
— Но почему этот бриллиант теперь у вас?
Андрей Иванович вздохнул.
— Владимир погиб два года назад, а свой алмаз просил передать мне. И теперь это воспоминание об очень хорошем человеке и очень чистой и светлой любви.
Он вынул алмаз из коробочки и лёгонько подбросил его на ладони, потом тряхнул головой, словно стараясь отвлечься от грустных мыслей, и тихо продолжал: — Алмаз… Знаешь ли ты, Саша, удивительную историю этого камня? Трудно представить себе что-нибудь более замечательное из всего, что было создано неживой природой. Он был известен людям с незапамятных времен. Но и по сей день редко кто остается равнодушным при виде этого сверкающего камня, не имеющего себе равных в более чем двухтысячном мире минералов.
В былые времена ему приписывали самые невероятные свойства, начиная с таинственной способности избавлять человека от тяжких недугов и кончая сверхъестественной силой отпугивать коварных духов. Обладавшие им люди считали себя гарантированными от всех болезней, всех врагов и несчастий. Целые народы древности поклонялись ему, как божеству. В Индии, например, в честь каждого крупного алмаза воздвигали храм, и многие поколения жрецов, давшие обет служить Священному камню, отдавали всю свою жизнь хранению этой реликвии. Если же случалось так, что алмаз выкрадывался из храма или захватывался силой в результате набегов враждебных племен, то жрецы эти покидали родину и тайно сопровождали свое божество повсюду, куда бы ни забросила его судьба. Они шли за ним из города в город, из страны в страну, негласно охраняя целостность святыни. И горе владельцу алмаза, который решился бы разделить его на части. Никакие стены и запоры не могли оградить его от острого кинжала или смертоносного яда. Так продолжалось многие годы. Если кто-либо из жрецов-хранителей умирал, на смену ему высылался другой служитель храма, и так до тех пор, пока алмаз не возвращался на родину.