И тут же Галафати в полушутливом тоне начал рассказывать о своей жене, которая сидела в уголке с опущенными глазами и с кроткой, смущенной улыбкой.
– Жена моя, представьте, отпрыск древнего и уважаемого рода. Да!.. Один из предков ее – архитектор и скульптор Пьетро Ломбарди – сооружал мавзолей для гробницы с останками Данте. – Он на мгновение умолк: что-то пришло ему в голову – и тут же воскликнул:
– До чего же тщеславны немцы! Объявили, что Данте чистокровный ариец и на этом основании хотели увезти его прах в Германию…
– Неужели удалось? – Алексей весь так и подался вперед.
– О, нет! – Галафати совсем по-мальчишески подмигнул. – Жители Равенны спрятали священный саркофаг. И после войны паломники многих стран будут стекаться туда для того, чтобы поклониться гробнице поэта, положить цветы. – Он помолчал секунду и улыбнулся. – На наши-то могилы цветов не положат…
Знал бы Галафати, как он ошибался!..
Впрочем, ему в эти минуты было не до раздумий, этому живому, темпераментному и удивительно обаятельному человеку. Он уже спешил представить гостю свою дочь:
– А вот эта… – Галафати ласково погладил по кудрявой черноволосой головке дочурки, – эта у нас родилась в октябре тридцать восьмого года. Думали мы, думали, как ее назвать, и назвали Октябриной. В честь Великой Октябрьской революции. И, представьте, еще похвалу получили от чиновника муниципалитета! «Похвально, синьор Галафати, похвально! – сказал он, узнав о нашем желании. – Это в честь «похода Муссолини на Рим» в октябре двадцать второго года?» Каково, а?
Алексей от души смеялся. Даже хозяйка, оправившись от смущения, подняла, наконец, свои глаза и засмеялась так, что зазвенели серебряные украшения на груди.
Хорошо было Алексею в этой дружной итальянской семье. Теплая, непринужденная беседа, уют, дружеская атмосфера – он уже чувствовал себя, казалось, членом этой семьи.
– Я не сказал тебе о главном, – произнес Галафати, вдруг переходя на «ты». – Два часа назад английское радио сообщило, что Советский Союз признал итальянское правительство Бадольо. А это, брат, большое дело… Это будет способствовать возвращению Италии в ряды демократических стран.
– Хорошая новость, – сказал Алексей. – Сколько веревочка ни вьется, конец будет. Так и у фашистов. Сколько они ни сопротивляются – все равно придет им конец…
Поздно вечером на квартиру Галафати пришли в разное время еще три человека – Николай Остапенко, бельгиец Жан и француз Андре, которых хозяин давно уже укрывал у себя от сыщиков гестапо.
И Алексей проникся к этому смелому итальянцу еще большей симпатией: Галафати наверняка знал, что за укрывательство ему грозит смертная казнь. Откуда в этом некрепком на вид, худощавом человеке такое мужество, такая несгибаемая воля?
Словно прочитав его мысли, Галафати, стоявший у окна, подозвал к себе Алексея.
– Видите этот памятник? – указал он глазами за окно.
Алексей взглянул. Этот памятник был знаком ему. На высоком постаменте – человек с суровым и вдохновенным лицом, в строгом монашеском одеянии, с книгой в руках.
– Это наш великий предок Джордано Бруно. Смотрит он и не может наглядеться на свой Рим…
Почти триста пятьдесят лет тому назад инквизиторы приговорили его к смертной казни и сожгли на костре на этой Площади Цветов… У каждого народа есть свои национальные герои. У вас – Невский, Пугачев, Чапаев… У нас тоже есть герои. Но лично для меня Джордано Бруно – самый светлый идеал. Стойкость и мужество, с каким он шел на борьбу с инквизиторами, всегда поднимают мой дух, поддерживают меня в самые трудные минуты моей жизни… Знаешь, какие слова сказал он перед смертью? Выслушав приговор о сожжении на костре, он твердым голосом произнес: «Я подозреваю, что вы произносите этот приговор с большим страхом, нем я его выслушиваю». Каков человек. Вот у кого надо учиться мужеству, несгибаемой воле!
Галафати начал взволнованно ходить по комнате. Алексей невольно любовался им. Ему подумалось в эту минуту, что попадись Галафати в руки палачам, он не замедлит бросить им в лицо слова презрения и гнева…
Сидели до позднего вечера. Потом включили радиоприемник. У каждого учащенно забилось сердце, когда раздался голос Москвы: «Наступление советских войск успешно продолжается на всех фронтах»…