Новая атака немцев быстро вернула его к пулемету. Алексей нажал гашетку. Он видел в прорезь прицела только зеленые мундиры, видел, как враги падали, словно трава, под взмахами острой косы; другие, бросая оружие, бежали, поднимая полы шинелей. Снова атака отбита!.. Алексей посмотрел на вражеские трупы и усмехнулся: «Для всех хватит наших пуль».
Самым приметным ориентиром был у него сгоревший немецкий танк с выцветшим белым крестом на ржавой броне и сухим бурьяном, запутавшимся в его порванных гусеницах. Его подбил товарищ Алексея – Иван Петров. Уж очень приятно было смотреть на этот подбитый танк. Танк, прошедший, быть может, все дороги Европы и принесший людям неисчислимые страдания и горе. Танк, расстреливавший из своих смертоносных орудий невинных людей, подминавший под свои гусеницы раненых солдат, разрушавший мирные города и села. Танк, пришедший теперь в Россию, чтобы повторить здесь все сначала. Танк, рвущийся к сердцу России – Москве, чтобы пройти по Красной площади под ликующе-истерические выкрики Гитлера…
И вот теперь лежит он в заросшей бурьяном канаве, беспомощно уткнув в землю орудийный ствол.
Пройдут, быть может, долгие годы, прежде чем советские люди, вышвырнув со своей земли немецкие орды, дойдут и до этой развалины и скинут ее с дороги как ненужную рухлядь. А пока что осенние дожди промывают изуродованные русскими снарядами стальные бока.
Но вот наступило долгое тревожное затишье. На небе сверкали звезды, вяло светила молодая луна. Степенно и неторопливо шествовала она по чистому небосводу. От редкого голого кустарника протягивались неподвижные немые тени. Пруд в долине спал, спали деревья и птицы, и повсюду Царила глубокая, невозмутимая тишина…
«Как на кладбище, – подумал Алексей, – а я один на скате высоты… Ленинград там, за лесом…»
Со сжатыми от волнения губами лежал он у пулемета и пристально вглядывался в темноту. Веки на его усталом лице припухли, отяжелели: видно, Давно потерял он счет бессонным ночам. Никаких признаков приближения немцев. Откатились назад. Молчат. Алексей ощущал неясную тревогу…
Где-то вдалеке ухали пушки. Но разрывов снарядов не было слышно. Советская артиллерия била по какому-то далекому объекту.
Высоко в небе вели свой древний, нескончаемый разговор трепетно горящие звезды. И мысли, такие же высокие и ясные, как звезды в небе, охватили Алексея. Он вспомнил рассказы отца. Его отец вот так же лежал за пулеметом под Псковом в феврале 1918 года, когда на весь мир прозвучали слова родного Ильича: «Социалистическое Отечество в опасности!». И так же, как сейчас, в нескольких сотнях метров, в окопах слышалась чужая немецкая речь.
Потом Алексей вспомнил, как в тридцатом году он вместе с матерью покупал в магазине пионерский галстук. На другой день после уроков Алексей вместе с другими читал торжественное обещание. Волнение, гордое сознание того, что он становится частицей чего-то светлого, большого и радостного, охватившие его тогда, никогда не забудутся, не потускнеют.
– Я, юный пионер… – повторял он громко, громче соседей, чтобы они поняли, что Алексей сам знает все слова присяги.
Когда Алексей пришел домой, отец обнял его и сказал:
– Дай руку, товарищ пионер! Поздравляю тебя!
В первый раз они пожали друг другу руки.
Сейчас, вспоминая прошлое, Алексей невольно посмотрел на правую ладонь. Казалось, до сих пор она хранит тепло большой и крепкой, дружеской отцовской руки. Такие же крепкие были и его слова: «Как бы ни было трудно, всегда иди навстречу жизни»…
Отец часто брал Алексея с собой на охоту. Алеша же не столько увлекался охотой, сколько любил смотреть на журавлиные стаи в прозрачном небе, на первые зеленые побеги орловских лесов.
Перед утром поднялся ветер. Он вытеснял с неба легкие пушистые облака, гнал на их место тяжелые, набухшие влагой, низкие черно-синие тучи, а сам становился резким, порывистым. Воздух наполнялся горьковатым ароматом полыни, прелой землей и едва уловимым запахом придорожных трав.
Шумела и волновалась под ветром неубранная пшеница. Все это пахло мценской осенью, домом, родимой землей.
Порывы ветра злобно рвали тоненькие засохшие ветки низкого кустарника. Иногда, оторвав от ветки желтый сморщенный лист, с остервенением кружили его в воздухе и бросали на землю. Один листок с лету прилип к давно не бритой щеке Алексея.
По какому-то непонятному признаку Алексей сразу установил, что это березовый лист. Дома у них росли три березы. Старые. Наверное, столетние. На одной осталась метка: «Маша+Алеша=любовь». Вернется ли он вновь в свои родные места?..