Ах, Маша, Маша! Где ты? Что с тобой?
Алексей глубоко вздохнул и крепко сжал автомат...
Наутро решали, кого послать для связи в Рим. Поручение вызвался выполнить Език Вагнер.
Алексей пошел проводить его до околицы. Когда вышли на дорогу, Език сказал:
— Кто знает, встретимся ли?.. Ты не забыл деревню под Псковом?
Алексей сдержанно улыбнулся:
— Я ничего не забыл, Език. И, будь спокоен, никогда не забуду.
— Так знай, Алексей, что если бы не тот солдат, который стоял тогда в охране и отпустил тебя, ты был бы расстрелян... Имя его — Конрад Бюхнер. Его отца, коммуниста, расстреляли в тридцать восьмом в Бухенвальде. И сам Конрад был коммунистом.
Алексей от неожиданности остановился. Отчетливо вспомнилась глухая деревушка, в которую он пришел полузамерзший после неудачного побега. Как живой, встал перед ним высокий немец с резко очерченным лицом...
— Но почему... почему же Бюхнер служит в охранке?
Вагнер взглянул на него и улыбнулся:
— Если бы коммунисты только дома сидели и не шли на самый трудный участок борьбы, они не были бы коммунистами. Я тебе говорю об этом потому, что сам хочу во всем походить на коммуниста. Ну, прощай!
— Передай привет Бессонному, — тихо сказал Кубышкин.
Они крепко, по-братски обнялись...
Над холмами едва занималась пепельно-серая заря, а внизу над озером волнами стлался густой туман. Изредка над деревушкой пролетали птица, слышался совиный крик в оливковой роще, доносилось позвякивание овечьих бубенчиков.
Долго Алексей смотрел вслед другу, с которым свела его судьба под Псковом...
Прошло двое суток. Алексей волновался больше всех. Наконец, на третьи сутки на крутой тропинке показались два тяжело навьюченных ослика. Они упирались копытами, тяжело дыша, обессиленные. Их погонял высокий тощий старик с всклокоченными седыми волосами над морщинистым лбом. Он шёл молча, сильно прихрамывая. В переметных сумках были оружие и продукты. Старик привез приказ немедленно перебираться в Рим.
Лунный свет уже заливал заросли, когда Анатолий Тарасенко приказал собираться в путь. Он горячо поблагодарил Доменико и Марию за теплый прием и, прощаясь, сказал:
— Кончится война — приезжайте к нам в Россию, в гости.
Отряд разделился на две группы.
...Восьмого февраля Бессонный уже встречал на окраине Рима группу партизан, которых привел Кубышкин. Другая часть отряда под командованием Анатолия Тарасенко ушла в Турлупарские лесные балки.
Зловещая татуировка
Однажды через связного итальянца Кубышкин узнал, что против партизан брошена довольно большая казачья часть, составленная из власовцев.
— Еще этой мерзости тут не хватало, — нахмурился Алексей.
— А знаешь, кто ими командует? — Связной прищурил глаза и выжидательно посмотрел на Кубышкина. — Да ты не морщи лоб, все равно не догадаешься.
Связной был во цвете лет, высокого роста, немного худощав, с резкими, но приятными чертами лица.
— Тогда зачем же спрашиваешь? — Алексей пожал плечами.
— Знаменитый царский генерал Краснов. Да, да, тот самый, которого когда-то большевики отпустили под честное слово.
Связной с удовольствием выпил кружку воды, предложенную Кубышкиным, и продолжал:
— Немцы пообещали казакам после войны рай, целых две области на севере Италии — Фриули и Корнию.
— Легко немцы швыряются землями, — откликнулся Кубышкин, — посмотрим, что от них самих через годик-другой останется...
На третий день после этого разговора, рано утром, когда Алексей еще спал на жестком ложе, подложив под голову трофейную полевую сумку, возле дома раздались крики: «Власовца поймали!»
Кубышкин в те дни временно замещал должность командира отряда. Он быстро поднялся, накинул на плечи старую кожаную куртку, подбитую изнутри мехом, и выглянул на улицу. Трое партизан тащили к дому высокого человека в форме подпоручика так называемой русской освободительной армии (РОА). Одет он был в галифе и френч из зеленого сукна. Фуражку с высокой тульей украшала кокарда с двуглавым орлом. На левом рукаве френча виднелись три нашитые буквы «РОА».
Подпоручику было лет под тридцать, он был худощав и сутуловат, а лицом удивительно походил на лису.
— Спокойнее, товарищи! — негромко, но достаточно строго крикнул Кубышкин. — Что это за личность?